Мир Мотузный бухает.

Не может он не пить после такого. Пять раз в неделю. Уже год как.

Он напивается каждый день.

В последнее время всё чаще в одиночестве.

В выходные даже не выходит из дома. Он просыпается в субботу, подходит к окну, видит через дорогу большой щит: «С праздником, Электродарчане!!!», – и сразу идёт к холодильнику за водкой.

В школе рядом с его домом, в подвале репетирует какая-то группа. Иногда при открытых окнах в тёплое время года можно услышать плавающий нечёткий барабанный ритм, фонящую гитару и тонкий женский вокал. Миру даже нравится одна из их песен. Слов он разобрать не может, но мелодия, которую выводит вокалистка, настолько безрадостна, что Мотузный даже улыбается.

Он в глубокой осознанной депрессии.

Он в глубоком осознанном запое.

Он не пьёт только количество часов, определённое КЗОТ, как «рабочее время». Плюс те несколько часов, когда удаётся поспать. Однажды печень прихватывает так (!), что приходится вызвать скорую. Утром молодой врач в городской поликлинике говорит, что если Мирослав Мотузный не хочет умереть, то ему следует, хотя бы несколько дней, принимать вот эти (доктор потряс небольшой пластиковый флакон) таблетки. Пить таблетки, но не алкоголь. Алкоголя больше нельзя сейчас. Ясно?

– Ясно… – хмуро сказал Мир. Печень еле-еле попустило после третьей инъекции. Об алкоголе даже мысли не возникало. Уже уходя из кабинета, заметил в углу кофр с надписью «Gibson».

Он берёт больничный на неделю.

Едет на троллейбусе домой.

Он впервые видит город в это время суток. Трезвый. Он вдруг замечает несколько подряд красивых девушек. Они идут куда-то по городу, стоят на пешеходных переходах, дожидаясь правильного сигнала светофора, курят возле офисов. Сидят на скамейках возле памятника танку. Они едут в одном троллейбусе с Мотузным. И даже управляют этим троллейбусом.

На остановке «Дворец Культуры» он рассматривает афишу фильма и понимает, что даже вскользь ничего не слышал об этой роли Джонни Деппа.

В Электродаре начало осени. Самое начало. Ещё тепло настолько, что ночью может быть душно. Мир выходит на своей остановке. Видит надпись «Интернет-кафе-бар Матрица» через дорогу. Он вдруг понимает, что уже год не заглядывал в своё «мыло». Он вдруг понимает (и от этого сразу начинают ныть все зубы), что уже год здесь. Что он уже год «спец. корреспондент М. Мотузный». Он достаёт из кармана синее удостоверение и с остервенением раздирает его напополам. Потом пытается надорвать сами корочки. Но они слишком плотные и прочные. Мир впивается в них зубами. Наконец бросает их на асфальт и рычит так злобно, что бабулька, торгующая семечками, и покупающая у неё «большой стакан» девочка на велосипеде испуганно смотрят в его сторону. Мир тяжело дыша смотрит на них.

Ему хочется выпить. Засандалить сразу полстакана. И выдохнуть эту боль изнутри. Эту гниль, расползающуюся вокруг сердца. Он чувствует, как шевельнулась печень.

– Долбаный ливер, – говорит Мир, держась за правый бок. Симпатичная женщина, только что подошедшая на остановку, оборачивается. Мир отводит взгляд. Глядя в асфальт, он медленно бредёт по скверу. Сворачивает во двор. Сумка трёт ремнём по усыпанному перхотью плечу. Постукивает по заднице. На сумке маленькое блестящее Лого @chtung (!). Совсем маленькое. Если представить себе, что мозг Мирослава размером с эту сумку, то @chtung (!) в нём столько места и занимает. То есть какими-то мелкими и блестящими буковками по краешку второстепенного слоя сознания. Но блестящими.

Он не пылесосил в квартире год.

Весь год было пох, а сейчас стало неприятно. Он включил телик с толстенным слоем пыли на экране. Областное телевидение в очередной раз повторяло какой-то из самых омерзительных выпусков «Маски-Шоу».

Мир чувствует, как зубы заныли ещё сильнее. Он выключает телевизор и тут же видит свой лэп-топ, раскрытый несколько недель назад. Клавиатура в чём-то липком. Мир без всякой надежды кликает на большое красное «О» и (чудо!) через несколько секунд оказывается в своём почтовом ящике. Он крутит колесом мыши и видит плотные ряды спама, какие-то дурацкие электронные открытки от администрации его mail.

«Выделить»

«Удалить»

«Выделить»

«Сообщить о спаме»

«Удалить»

«Сообщить о спаме»

«Сообщить о спаме»

«Сообщить о спаме»

«Сообщить о…»

Курсор замер.

Мир сам не шевелится.

Только глаза его.

Он видит четыре письма в папке «Входящие».

Четыре письма. Даты? Годичной давности…

Человека, приславшего эти письма, уже нет.

Четыре письма умершего год назад человека.

«Сообщить о спаме?»

«Выделить?»

«Удалить?»

Он никак не решается выбрать одно из предложенных ему действий.

«Архивировать?»

«Отправить в корзину?»

«Открыть?»

Мир знает, что удалить эти письма у него не поднимется рука.

Это точно.

Но и прочесть их он никак не решится.

Электронные письма.

Письма, не шуршащие тлеющей бумагой в пожелтевших конвертах, письма, у которых нет шанса затеряться между страницами Хорошей Старой Книги. Письма, могущие перекочевать при чьём-то желании на бумагу. Выехать в формате А-4 из жужжащей машины 12-м шрифтом.

Он не решился открыть их.

Пялился в монитор.

Смотрел на них.

Ласкал их кончиком курсора, чувствуя, как нагревается «мышь» в руке.

Он смотрит на цифры в углу монитора и понимает, что прошло (ох ни фига себе!) уже несколько часов. Мир вдруг понимает, что затекла задница и что он хочет есть. Вздохнув, он отрубается от инета. Бредёт в кухню. Находит на одной из полок холодильника пару яиц, в морозилке – пельмени. За ними, в глубине, 0.7 «перцовки». Мир отводит глаза и захлопывает дверцу. В такой вот последовательности. Он видит таракана, бегущего по кафелю к вентиляционной решётке. Первоначальный цвет решётки утрачен. Неразличим под лохмотьями потемневшего жира пополам с копотью и пылью. В принципе, все предметы в кухне (да и в квартире) утратили свои первоначальные цвета. Все они покрыты либо чем-то жирнолипким, либо сладколипким. Все они либо в копоти, либо в пыли. Либо – и это чаще всего – в различных сочетаниях всего вышеперечисленного. Мир жарит пельмени на сале и вбивает туда яйца. Он сглатывает слюну. Хмуро, но с аппетитом съедает всё до последней крошки. Прямо так, стоя у плиты и шваркая вилкой о дно чугунной сковороды.

Разрывает посеревшее полотенце и подставляет получившуюся тряпку под струю воды. Ледяной воды. Горячей в этом городе нет с середины девяностых. Лифты стоят с того же примерно времени. Троллейбусы настолько старые и так дребезжат, что Мир иногда реально боится в них ездить.