– И мы увидим… ее? – робко спрашивала Лельча, сомневаясь, стоит ли называть по имени ту, к которой они идут.

– Ты, должно быть, увидишь. Ржаные сестры детям часто показываются, а бабкам – как захотят. Любеша в летошный год видела, а матери не показалась она.

Лельча закивала: о той встрече Любеша, старше ее на год, рассказывала родичам с десяток раз, а сестрам и еще больше. Теперь настал черед Лельчи, которой в начале весны сравнялось семь лет, и она очень старалась вести себя как подобает. Это было важное дело. Каждый год девушки угощают русалок и водят в их честь круги в березовой роще, но род Проворичей из Щедроводья и здесь был особенным: только у них имелась в роду своя собственная русалка.

– Ай! – Девочка вдруг вскрикнула и прижалась к бабке.

Впереди на тропе, отчасти затененной стволами и лапами елей, мелькнуло что‑то живое. Сквозь зелень хвои Лельча заметила волчью шерсть: показалось, прямо им навстречу бегут два волка. Один крупнее, почти белый, а второй поменьше – серая поджарая волчица, чуть припадающая на заднюю лапу…

Но едва успела охнуть Твердома, одной рукой прижав к себе внучку, а другой выставив вперед клюку, как встречные показались из‑за ствола. И вовсе не волки, а люди: рослый молодой мужчина и с ним тоже высокая, худощавая девушка с длинной русой косой.

– Здорово, молодцы! – воскликнула Твердома то самое, что положено говорить при встрече с волками. – Нам в одну сторону, а вам…

– И нам в ту же самую! – закончил молодец и улыбнулся. – Ты ли это, баба Твердома? Неужели родню не узнала?

Бабка и прижавшаяся к ней внучка рассматривали встречных в немом изумлении. Старшего княжича Лютомера Вершиславича здесь видели всякий год, и Твердома знала его в лицо, но уж слишком неожиданно он появился перед ней – прямо посреди леса. Стоило моргнуть – и вновь она видела двоих волков, глядящих на нее круглыми желтыми глазами…

– Вершиславич! – наконец отозвалась бабка. – Лютомер! Это ты или мне мерещится?

– Это я. А это сестра моя, Лютава. Не забыли ее? Прошлый год мимо вас ехали.

– Будьте живы! – Лютава поклонилась бабке и улыбнулась девочке. – Наша бабка Темяна поклон передает.

– Вот, заглянули родню проведать, – добавил Лютомер. – Все ли у вас хорошо?

– Да вроде бы… – Твердома все никак не могла опомниться.

Отправившись с дарами к русалке, она приготовилась к встрече с Навью и теперь чувствовала, что невольно зашла туда глубже, чем хотела. Эти двое были истинными выходцами из Нави – и то, что они состояли с ней в родстве, не успокаивало. Выскочили вдруг, будто из‑под земли. Не то люди, не то волки…

– Вот так новости… – пробормотала она. – Ты ведь, Вершиславич… Слышно, ты теперь сам князем над нами?

– Доля повелела. А новости, мать, у меня поважнее есть. – Лютомер понимал, что грядущая постройка городца перевернет всю жизнь округи, и уж конечно, поначалу никто этому не обрадуется. – Такие, что сам я с ними к вашей старейшине приехал. Дома ли отцы?

– Отцы на лугах… Что ж, Вершиславич, пойдем. – Твердома развела руками. – Провожу тебя в селище, не одного же послать…

Она затруднялась, как ей держаться с парнем, который по степени родства приходился ей внуком, но в то же время был князем угрян – отцом всему роду, и ей в том числе.

– А куда же вы направлялись? – Лютава взглянула на лукошко в ее руке. – По ягоду?

– Русалку нашу угощать! – выкрикнула Лельча, убедившись, что перед ними – не волки, а, наоборот, родичи.

– Русалку? – оживилась Лютава. – Какую это?

Бабка и внучка переглянулись…

* * *

Эту повесть хорошо знали даже дети, потому что все случилось у них на глазах. Даже сама Лельча, которой в ту пору было всего четыре года, помнила свою сестру Росалинку, старшую из внучек бабы Твердомы. Или говорила, что помнит: маленькие дети сами не всегда различают правду, память о чьих‑то рассказах и свои выдумки.

Росалинке тогда шел шестнадцатый год. Иные из ее «поневных сестер» уже были замужем, но чем дальше, тем больше родители сомневались, что им удастся хорошо сбыть ее с рук. Росалинка была собой приглядна, но со странностями. Тихая, неразговорчивая, она незаметна была в девичьем кругу: в весенних играх неловка, на зимних павечерницах молчалива. По дому работала кое‑как, часто дело валилось у нее из рук. Бывало, она и вовсе замирала, глядя остановившимся взором перед собой и что‑то неслышно шепча. Будто разговаривала с кем‑то невидимым. Вот в лес с другими девками и бабами она ходила охотно, но там часто терялась, исчезала с глаз и редко откликалась на «ау!». Бывало, вся гурьба возвращалась уже затемно – Росалинку искали. А она сидит под елкой, рядом с полупустым лукошком, глядит перед собой и шепчет, и горя ей нет, что мать и сестры охрипли от крика…

И все потому, что на свет она появилась в Русальную неделю. Про таких говорят, что не доживают они до возраста, до свадьбы: русалки уводят. Поведение девочки с детства подтверждало это поверье, и все так привыкли считать ее «русалкой», что даже позабыли, какое имя ей было наречено при рождении.

И на Ярилиных игрищах Росалинка вела себя как всегда: сидела под березой и шептала. Если ее звали, она вздрагивала, оборачивалась, улыбалась, но не трогалась с места. Уже две девки, ее ровесницы, сбежали с игрища с женихами, но мать и не удивлялась, завидев весенним теплым вечером, как Росалинка бредет домой в одиночестве, со сдвинутым набок увядшим венком.

Близилась Купала; уже начали косить, бабы и девки ворошили сено. Старшие девочки присматривали за младенцами, подвешенными к ветвям дуба на окраине поляны, и только Росалинка, уже взрослая для этой работы, двигалась с граблями следом за матерью. Любомова жена, Озарка, так злобно ворошила сено, будто это оно было во всем виновато.

– Что за тетеря ты у меня, колодой останешься! – ворчала она на дочь (начав это полезное дело еще с вечера). – Всех женихов проворонишь. Останешься у нас с отцом навек, вот ведь до такого позора мне судила Доля дожить!

– У меня будет жених, – робко отвечала Росалинка. – Я его во сне видала. Хороший такой, собой видный, веселый. Только он далеко живет.

– Какого лешего ты там видала? – Озарка сердито обернулась. – Ох, не в добрый час я девку породила, удельница ее недобной долей наделила! Весь век будешь дожидаться, потом только леший тебя и возьмет!

– Я и возьму ! – вдруг сказал ей в уши неведомо чей голос.

Вздрогнув от неожиданности, Озарка ахнула и обернулась. Никого чужого на лугу не было. И едва успела заметить, как ее дочь вдруг тоже охнула, повернулась на месте… а потом неведомая сила вздернула ее в воздух, и девка исчезла!

На истошный крик Озарки прибежали мужики с косами, ожидая тут увидеть самое малое медведя.

– Исчезла! Сама! – Баба лишь тыкала рукой в воздух. – Подпрыгнула, повернулась – и нету!