Но спорить щедроводцы не решались. Волю далекого смолянского князя им принесли Лютомер – князь‑оборотень с серыми глазами, смотрящими прямо из Нави, и воевода Красовит – такой внушительный в своем синем кафтане с красной шелковой отделкой и с мечом на ременной петле.

Условились пока все обдумать, а по осени, на дожиночных пирах, положить ряд между щедроводцами и Красовитом. А тем временем его отроки принимались за работу: копать землю, подновляя старые ильганские валы. Зимой нужно будет рубить деревья на строительство клетей и частокола.

А Лютава с Лельчей пошли искать Твердому. Бабка под навесом летней печи варила рыбную похлебку гостям, заправленную луком и снытью: кроме рыбы и яиц, сейчас угостить было нечем. Они подошли и встали рядом; Твердома глянула на них и опустила ложку, которой мешала в горшке. Они, взрослая девушка и семилетняя девочка с тонкой золотистой косичкой, вдруг показались похожи, как дочери одной матери.

– Ну что? – Твердома перевела взгляд с одной на другую, пытаясь понять, что за сходство внезапно проявилось в этих совершенно несхожих лицах. – Видели… чего?

Лютава посмотрела на Лельчу.

– Мы с березой говорили! – доложила девочка. За время пути ее робость сменилась восторгом открытия. – Я ее глаза видела!

– Мы теперь знаем! – значительно подтвердила Лютава, приобняв ее за плечи.

Твердома переменилась в лице. Отложила ложку, села напротив них, сложила руки. Она все поняла, и у нее защемило сердце. Лельча… Не так чтобы это была беда… И не так чтобы неожиданность… Твердома знала, что ее внучки происходят от уже покойной, но очень знаменитой в своих краях ведуньи, потому и не дивилась, что Росалинка родилась, отмеченная Навью. А Лельча была от роду обычным дитем… Да она и сейчас обычная. Не похоже, чтобы собиралась сесть в углу и начать шептать. Личико девочки сияло радостью, восхищением перед вновь открывшимся ей окном в неведомое. Она увидела его впервые на солнечной, зеленой, цветочной и ягодной поляне, и встреча с иным не испугала ее. Но Твердома понимала, что случилось: вот и еще одну ее внучку Навь вырвала из круга Яви…

– Ты научила? – Она взглянула на молодую волхву, внучку сестры Темяны.

– Она сама за мной пошла. Уж кому дорога открыта, того не толкать, а удерживать приходится.

– Так… и что же вы узнали?

– Жила ваша русалка на старом ржаном поле, да зарастает поле, уходит во власть лешего. На Купалу будет у лешего свадьба – в жены возьмет ржаную сестру. Зовут родню на свадьбу. Я сестра ей, пойду, повой бабий отнесу. И будет сестра моя Росалинка лешачихой… если ты, мать, не придумаешь средства, как ее от лешего избавить и в род людской вернуть.

Твердома призадумалась.

– Средства‑то есть… Я бы и раньше спроворила… да не показывалась она нам, только им, – она кивнула на Лельчу. – Куда мне, бабке, старыми ногами за русалкой угнаться. А нынче…

– От меня не убежит, – заверила Лютава. – Я хоть и хромая малость, а все‑таки волчица.

* * *

На берегу Угры, где всякий год раскладывались купальские огни, было многолюдно, как никогда. Девушки со всех окрестных гнезд расхаживали гордые, поглядывая то на Лютомеровых бойников, то на Красовитовых отроков: уже по всей волости пошел слух, что для воеводской дружины со временем будут набирать невест. На самом деле это могло касаться тех, кому сейчас было лет двенадцать‑тринадцать, кто надел поневу только в эту весну: пока они созреют по‑настоящему, отроки как раз поставят городец с жилыми клетями и обрастут добром, чтобы заводить семью. Но воодушевились даже взрослые девки, кто уже не мог так долго ждать. В пышных венках, с вплетенными, по купальскому обычаю, в косу полынными стеблями для защиты от русалок, девушки собирались кучками, поглядывали на незнакомых отроков, посмеивались, переговаривались. Отроки приглаживали волосы и оправляли пояса; они знали, что до невест им будет дело не сейчас, не через год и не через два, но не могли удержаться, чтобы не прикидывать, которая тут попригляднее да порезвее. Все, как и тысячу лет назад, когда раз в год таким же теплым долгим вечером роды сходились у реки, чтобы обменяться невестами. Для сотен поколений дедов и бабок эти вечера у текучей воды становились рубежом, отделявшим прежнюю жизнь от новой, тот свет от этого.

Все старейшины тоже были у реки, все отцы и матери, отроки и подростки, кроме самых малых детей. Уже играли на берегу рожки, гудцы и сопелки, далеко были слышны песни.

Лишь одна из девок этим вечером не вплела в косу стебель полыни и выбралась из дома без нарядной красной поневы. Лютава ушла тайком, огородом; будто отбившаяся от стада овечка, побежала не на реку, к огням и песням, а в полусумрак молодых рощ на лядинах. Она чувствовала себя листом, что вопреки стихиям плывет не по течению, как все, а против.

В белой сорочке, с распущенными волосами, она сама походила на русалку и отличалась от них лишь тем, что была подпоясана. Отойдя по тропе подальше от опушки, там, где никто уже не мог ее видеть, Лютава сняла пояс и повязала его под рубахой, прямо на тело. В руке она держала свернутый кусок красно‑белой тканины.

С распущенными волосами, цеплявшимися за метелки трав, Лютава брела по старой лядине. Вот уже вторую Купалу подряд она встречает не дома. Прошлым летом самый длинный день года застал ее на вятичской реке Зуше. Ее и Молинку увез туда гостиловский княжич Доброслав, надеясь выдать за кого‑нибудь из младших братьев. Но вот Молинка уже замужем и качает свое дитя в высоком небесном тереме, а она, Лютава, все так же рыщет волчицей во тьме на самой грани Нави… Чего она ищет? А все того же – судьбы своей. Уж где только не искала – в вышине Занебесья и во тьме Закрадья, за горами, долами и реками. Осталось последнее средство – колодец судьбы, что стерегут три сестры‑удельницы. И чтобы к нему пройти, ей нужно отыскать здесь, в этой молчаливой роще, одну‑единственную русалку из неисчислимых толп…

Лельчу она сегодня не смогла взять с собой, хоть та и просилась. Девочка была еще слишком мала, чтобы защититься, а Лютаве сегодня некогда будет ее оберегать. Однако при мысли о Лельче веселело сердце. Даже если она не найдет Росалинку или не сможет вырвать ту из лап лешего, в Щедроводье она приехала не зря. Лельча – тоже правнучка Лесавы. Неудивительно, что ее «навье оконце» было открыто и лишь ждало, пока она дорастет и дотянется, чтобы в него глянуть. Лютава твердо намеревалась забрать Лельчу с собой: даже если ей не дано найти своего суженого, без наследницы она не останется, и на Волчьем острове они с бабкой Темяной будут жить уже втроем.