отвратительными в его жизни. Напряженно вглядывался в черты Мары, словно не видел их тысячи лет и боялся, что забыл что-то важное, или появилось что-то новое.

Мара раскрыла глаза. Резко. В одну секунду. Безо всякого дрожания ресниц и полуприкрытых век. Раскрыла широко и безотрывно смотрела прямо в его глаза, узнавая заново их необычный цвет.

— Ты долго ехал? — зачем-то спросила она.

— Долго, две недели, — Макс провел пальцами по ее лицу и, опершись руками на кровать, навис над ней и негромко спросил: — Скажи мне, за каким чертом ты умчалась в эту чертову Ушицу? Какого черта ты мне ничего не сказала? Почему, черт возьми, я обо всем узнал от администрации школы, а не от тебя?

Знакомые красные пятна моментально окрасили ее щеки и пошли по шее вниз.

— Я испугалась, что ты мне не поверишь. Мне вообще никто не верил. Сказали рассчитываться и все.

— А уехать к черту на рога — не испугалась!

— Не к черту на рога, а к бабе Лене.

— Это многое меняет.

Мара отвела взгляд. Чувствовать себя совершенной дурой было новым ощущением. И весьма неприятным. Она съела бы себя поедом, если бы… не была так счастлива.

— Мне было стыдно, — предприняла она последнюю попытку оправдаться. — Ты мог подумать все что угодно обо мне.

— Пока только ты подумала обо мне все что угодно, — усмехнулся Макс. — Впрочем, сам идиот. Слушал тебя, а надо было в ЗАГС тащить. И обо всем давно бы знали и Кирилл, и в школе. И деду не нашлось бы поводов ворчать, — он приблизил свое лицо к ее и шепнул ей в самые губы: — Но тебе очень нравилось напускать таинственность.

— В ЗАГС? — ошалело переспросила Мара. — А Ира? Вы же…

— Что мы же?.. С ней мы с ЗАГСе давно развелись. С тобой я не собираюсь. Кстати, не хочешь в ЗАГС — давай в церковь.

Мара судорожно вздохнула, не зная, куда спрятать глаза. И на выдохе выпалила:

— Кирилл сказал, что вы сойдетесь…

— Кирилл много чего наговорил. По большей части о том, чего не существует в действительности, — он прижал ее своим телом и поцеловал. Коротко, нежно, не желая спугнуть, но зная, что больше уже не отпустит от себя. — Я люблю тебя, Мара. Я не знал, что думать все это время. Я не знал, почему ты уехала, ничего не сказав. Но знал, что должен тебя найти. Потому что хочу, чтобы ты всегда была рядом.

— Правда, хочешь? — спросила она, будто не верила. Не ему — себе. — Тебе это действительно нужно? А Кирилл… Он же меня ненавидит. Ты о нем подумал? Потому что если ради… ребенка, то… — она сама запуталась в том, что городила, и без сил уткнулась лбом в ткань его пальто. Нет, не ради. Он узнал уже в дороге. Он не знал. Он ехал к ней.

— Я понял, — с улыбкой шепнул Макс, поглаживая ее по плечам. — Кирилл… Кирилл — мой сын, ты — моя жена, что совершенно не зависит от нашего ребенка. Это непреложно, со всем остальным разберемся. В общем, так, — он поцеловал ее в макушку и ровным тоном продолжил: — Я отлично помню, что ты не коза и не кобыла, но… Или ты идешь собирать свой чемодан/рюкзак/сумку (нужное подчеркнуть), и через семь минут мы уезжаем отсюда. Или я прямо сейчас усаживаю тебя в машину вообще без вещей. И учти! Усажу на заднее сидение, где двери заблокированы еще с твоей первой поездки в Зазимье.

Мара покорно кивнула. Взгляд был испуганным, но губы улыбались.

— А баба Лена? Она спит. Будить, что ли?

— Записку оставим, — хохотнул Макс.

— Ты же, наверное, есть хочешь! Ты сколько проехал! Гнал, да?

— Между прочим, твои семь минут уже идут.

— Я тебя тоже люблю.

— Вот и чудесно! — Макс снова поцеловал ее. — Тогда одевайся и не придумывай новых отмазок. Мы все равно уедем сейчас.

Мара поднялась с постели. Странно, но чемодан был до конца так и не разобран. Из него периодически выдергивалось что-то, что было нужно для собеседования. Оказалось, что за две недели она носила всего два костюма. Остальное время бродила по дому в пижаме и теплой кофте. Сдернув с плечиков в шкафу свои вещи, быстро уложила их в чемодан. Документы из сумки даже не доставала — вдруг пригодятся. Фен в ванной. Все.

— У меня трудовая в техникуме осталась, — сказала она, когда стояла уже в джинсах и застегивала рубашку.

— Потом разберемся.

Эпилог

Они разобрались. Уже дорогой до Киева разобрались, что Мара уходит в декрет. И не ее забота — трудовая книжка. «Курьера погоняем», — легко отмахнулся Макс в ответ на ее беспокойство.

Ночевали в Зазимье. Ну… как ночевали… Свалились на кровать, даже не расстилая постели, в третьем часу ночи. Но при этом ни на минуту не выпускали друг друга из объятий. Мара только ворчала, что могли бы переночевать и в мотеле каком-нибудь. Десять часов дороги! Он же не железный! Макс провокациям не поддавался. Он был суперменом посреди мыльной оперы.

Впервые за две недели оба спали спокойно, крепко, без сновидений и до самого утра.

Все хорошо?

Все замечательно!

Было бы.

Если бы в то мгновение, когда Мара открыла глаза, его голова, как ей и полагается, лежала на соседней подушке. Но головы не было. Мара оказалась одна. И, не сразу сообразив, где находится, на мгновение подумала, что все, что было этой ночью, ей приснилось. А потом вдруг рассмотрела дизайнерские шторы на больших окнах. По ним пробирался солнечный луч, добираясь до тумбочки. А от тумбочки — рукой подать до кровати. У бабы Лены таких штор точно быть не могло.

Мара зажмурилась и негромко всхлипнула.

«Бегает. Он всегда бегает по утрам».

И в это самое мгновение, словно в ответ на ее мысли, на кухне раздался шум чего-то грохнувшего о мойку.

Мара вскочила. Не надевая джинсов, как была,