– Сани! – докладывал литвин. – В двухстах саженях от нас. Четверо или пяток, змейкой идут, шибко идут, не иначе – тикают, а за ними в полуверсте всадники с пешцами. Много, с полсотни будет. В деревне саночников нагонят.

– Слушай мою команду! – крикнул Свиртил. – Витовт, поставить распорку с маскировочной сетью прямо посередине дороги. Тяжелой коннице укрыться за строениями. Стрелки на правый фланг, скрыться за холмом и, когда я крикну: Ура! – истребить всадников. По сигналу рога общая атака.

С двух заводных лошадей, на которых были навьючены котелки, кое-что из амуниции, запасные копья, щиты, командирская палатка и прочая мелочь, которую надо иметь с собой, но на боевого коня не навесить, литвины сняли свернутые в рулоны сети. Просунув копья через крайние ячейки и растянув маскировочное полотно поперек дороги, воины воткнули наконечники стоек в снег. Хлев и стоящий напротив него через дорогу цех по засолу капусты вместе с сеткой скрыли литвинов, слезших со своих коней. Едва все приготовления были выполнены, как на прямой, чуть в горку участок дороги, ведущий в деревню, выкатились первые сани с беженцами из Пнева. Низкорослые тарпаны, явно не предназначенные тянуть перегруженные пошевни, двигались тяжело, но еще не роняли пену. Витовт выскочил из-за сетки, как привидение, и заорал:

– Уводи сани с дороги!

Передовой возничий с перепугу потянул вожжи вправо, лошадь, высоко задрав голову, недовольно всхрапнула, пытаясь изменить вектор движения, а вслед идущие почему-то повернули влево. В итоге санки столкнулись и, зацепившись полозьями, завалились, рассыпая на снег крестьянский скарб. Оставшиеся трое саней сумели вывернуть, причем четвертые сани везли детей, и как только движение на дороге замерло, пневцы, увидев сквозь ячейки и лоскуты белой материи людей при конях и оружии, бросились врассыпную. Повстречаться нос к носу с отрядом вооруженных до зубов воинов, когда по пятам идет погоня, даже для очень храброго человека вещь неприятная, а для крестьянина и вовсе из ряда вон выходящая. Пневский староста уже сто раз пожалел, что не уехал вчера вечером, все вещи собирал, как же, вдруг что-то ценное забыл? Но чувство ответственности взяло верх. Собрав волю в кулак, он грозно крикнул воинам за сеткой:

– Да кто вы такие?

– Не отсвечивай! – раздалось в ответ. – Убери людей за дома, и сидите тихо. От князя мы вашего.

Не задавая больше вопросов, цыкнув на жену, пытавшуюся отвязать самовар – символ власти, данный князем, староста резво увел деревенских за хлев, а спустя минуту украдкой выглянув из-за поленницы дров, стал подсматривать за дальнейшими событиями. Жена старосты тем не менее самовар прихватила. Для кого символ, а для кого незаменимая посуда, в которой одновременно можно варить и щи с грибами, и кашу, и травы для питья заваривать. Тем временем воины князя выставили позади перевернутых саней какой-то бочонок, из которого заструился сизый дымок. Не такой, когда в костер бросаешь охапку еловых лап, а чуток пожиже. Тем не менее дымок вполне достаточный для того, чтобы скрыть от глаз происходящее на дороге.

Как только Рихтер приблизился к брошенным на дороге саням, он приказал своему конному отряду остановиться. Впереди, за оставленными санями и дымовой завесой был виден высокий сугроб, перегородивший дорогу. «Санки оставили из-за невозможности проехать» – решил он и огляделся по сторонам. Рябой Витек обратил внимание на отсутствие шума в деревне, но вспомнив, как на него рявкнул рыцарь, когда он предложил минут пятнадцать назад срезать по полю путь, посчитал лучше промолчать и не развивать правильную мысль. Пехота уже подходила. Гвардия, состоявшая из саксонцев, недовольно поглядывала на пошевни – сверкающего латунного самовара не наблюдалось. Четыре рижских марки (именно столько судья Дерпта заплатил за модернизированный автепс) как корова языком слизала. Командиры и до этого дня крысятничали, так что ничего удивительного не было. Эсты в свою очередь, не сговариваясь, стали готовить мешки. Для них и старая рубаха добыча, а если попадется чугунный котелок, который по слухам есть в каждом доме в этих местах, то это уже удача.

– Ура! – Боевой клич прорезал воздух.

Десяток стрел, пущенных навесом, упал в место, где топтались всадники. Двое рухнули с коней без звука. Рябой Витек получил стрелу прямо в темя. Шикарная, отполированная до блеска, девятнадцативершковая, с гусиным оперением на осетровом клею, со стальным наконечником; такую и в короля запустить не грех, а досталась вору и прохвосту. Подшлемная шапочка из турьей кожи защитить Витька не смогла. Вторым стал десятник саксонцев Тунор-топор. Оперенная смерть угодила ему в глаз, когда он опрометчиво задрал голову, пытаясь определить, откуда идет свист. Но как говорится, своей стрелы не услышишь. Лошадкам повезло еще меньше. Одним стрелы впились в круп, другим в шею, целых не осталось ни одной. Вслед за первым залпом последовал второй, пузатый бюргер из Оснабрюка, пытавшийся прикрыться щитом, прислонился к гриве своего коня и с громким стоном сполз под копыта. Оставшийся в живых Рихтер вместе с Сууркаском, бросив раненых коней, которые в любой момент могли пасть, побежали к опешившим от внезапной атаки кнехтам. В удирающие спины заревел рог меркурьевцев. Свиртил повел своих бойцов в атаку. Рихтер обернулся и на его вылезших от удивления из орбит глазах снежный, как он думал, сугроб, насыпанный между строениями, в мгновенье растаял, а за ним, сквозь пелену дыма уже начинала разбег рыцарская конница. Предводители наемников даже не успели добежать до нестройных рядов своих копьеносцев, приостановивших движение к саням после атаки стрелами. Сууркаска проткнули копьем, Рихтера сбил в снег конь Рукли, и спустя несколько секунд Чудские Заходы огласили вопли, вперемешку с глухими ударами бардингов лошадей о людские тела. Как таковых тяжелых доспехов на эстах не было, да если бы и были, все равно не помогли б. Кости трещали и ломались под тяжелыми копытами, внутренние органы разрывались от удара о бронированную конскую грудь, а выставленные перед собой короткие копья первых рядов только разозлили лошадей. Однако эсты были знакомы с теорией борьбы против всадников. Двум лошадям из первой тройки острия клина подрубили ноги. Литвины вылетели из седла прямо в ревущую от ужаса толпу. Таранный удар на мгновенье ослаб, а потом таранить оказалось некого. Наемники побежали, но не назад по дороге, а вперед, по капустному полю к сараю, в надежде то ли укрыться, то ли сдаться на милость победителя, а может, просто дернули за каким-то безумцем, который всегда найдется среди людской массы во время паники. Главное, не попасть под скачущую конницу. Оставив тяжеловооруженных всадников за спиной, они напоролись на всадников второго эшелона. Эстов буквально смяли и разорвали как оберточную бумагу. В пылу боя сдающихся и просящих о милости литвины не пощадили. Когда тяжело дышавшего Руклю и едва живого, с переломанными ногами Витовта положили на освобожденные от крестьянских пожитков сани, Свиртил отдал приказ прикончить всех раненых наемников. Встав в цепь, литвины пошли по дороге, добивая врагов. Рихтера, как единственного имевшего меч, оттащили в сторону. Портить дорогую кольчугу не стали, да и плащ с подстежкой из меха жалко стало. Два сдавшихся эста, не имевших никакого оружия, каким-то чудом избежавших смерти, под пристальным присмотром раздели своего предводителя, сложили доспехи и всю одежду в кучки, оставляя голого, так и не пришедшего в сознание подыхать на снегу.