господина Ванцзу, прибывшие из столицы. Мы переглянулись, но подтвердили. Потому вскоре нам передали запечатанный сверток, пояснив, что наш начальник велел, ежли что прояснится, и мы объявимся, отдать это нам. А мы-то ведь полагали, что он решил сохранять наши связи втайне до самого конца. Или, быть может, тот, кому поручил он это дело, заленился искать нас в доме моего отца.

Мы поблагодарили, отошли в сторону и вскрыли сверток. Внутри оказался лист с перечнем тех, кто, по словам их родичей, пропал за минувшие полгода из окрестных деревень. Впрочем, таковых оказалось лишь двое. Родичи мужчины жили в деревеньке на берегу Лянхуа, выше по течению Шидаолу, а родичи молодой женщины в Даотьяне. Это стало важной зацепкой, и потому мы решили было немедленно разделиться и отправиться в те деревни, но, едва вышли за порог ведомственного терема, как тучи рассекла сиреневая молния, а после раздался оглушительный раскат грома. Приближаться к воде при такой погоде было никак нельзя, да и в Даотьян вряд ли б кто нам помог добраться. Потому не оставалось ничего иного, кроме как вернуться домой и подождать окончания грозы. Но Синфу-ван совсем позабыл о нашей в нём нужде, и гроза бушевала до глубокой ночи.

Утром прошёл дождь с небольшим градом, но после сменился моросью, и потому мы решились всё ж разделиться и отправиться разузнать, не те ли это люди, что оказались принесены в жертву ради воскрешения погребенного в той гробнице. Сяодин направился в пригорья, а я — в Даотьян.

Путь мой по размытой дороге занял заместо обыкновенных четырех часов все пять. Выехав из Цзыцзина в начале часа Змеи, я прибыл в деревню лишь в середине часа Козы, и еле-еле отыскал деревенского чжана, дабы порасспрашивать его. Он, узнав, кто я, отправил внука за родичами пропавшей женщины, а меня принялся угощать чаем с дороги и предложил пообедать вместе с ним. От трапезы я отказался, но чая с ним выпил, и, покамест приходилось ждать, вспомнил о листке с изображением костяной шпильки да решил показать его старосте. Тот взял лист из моих рук, долго вглядывался в изображение и, наконец, заключил:

— Был у нас один старик в деревне, который мастерил подобные вещицы.

— Да? И кто же он?

— Да один наш общинник, часто батрачил на крупных местных землевладельцев, то на одного, то на другого. А как стар стал, начал мастерить разные вещи из того, что под руку попадется. Слухи про него ходили, будто б рылся он где-то да сыскал древний клад. Найденное у него отобрали, само собою. Но он успел поразглядывать свои находки и после стал будто б делать похожие.

— Не продавал ли он их кому?

— Как знать. Быть может, и продавал.

— Где ж?

— Да вестимо, где. В Цзыцзине.

Весть эта меня встревожила и озадачила. Вот я и нащупал искомую нить, да никак не мог распутать весь клубок. Когда ж я спросил, мог бы увидеться с тем стариком и потолковать, чжан усмехнулся в седые усы и ответил:

— Сянь — даос. Должно быть, ему такое под силу. А нам, простым людям, нет. Умер он два года тому назад. Могу могилку показать.

Услышав эту весть, я сжал кулаки и со вздохом покачал головой. Вскорости явились родные пропавшей и с встревоженными лицами стали расспрашивать меня, не известия ли я какие принес об их дочери и сестре. Это обнадежило меня, и я стал их расспрашивать, и показал рисунок шпильки, но чем дольше говорил с ними, тем более убеждался в том, что я и они искали разных людей. Тяжко было мне говорить им о том, и я, умолчав об истине, ушёл, напоследок пообещав им дать знать, коль что-либо узнаю об их родственнице.

В родной город я возвратился поздним вечером уставший, мокрый, грязный и лишенный всяких сил. А там ещё и Сяодин нехотя признался, что едва ль тот, о ком было писано на том листке, и тот, о ком мы хотели узнать, один и тот же мужчина. Ведь пропавший из деревеньки был ещё молод, а на голове у убиенного виднелись седые волосы. А родные пропавшего уверяли, что волосы того черны как безлунная ночь.

Вкус поражения оказался горек, но мы не теряли надежд и наутро, невзирая на дождь, пришли в ведомственный терем вновь и застали, наконец, того вэньгуаня. На вид ему оказалось лет под пятьдесят, хотя и не больше, и глядел он нас воистину разозленным петухом. Когда ж я объяснил, кто мы таковы, и чего хотим, он продолжил прерванное своё занятие, окунув кисть в чернильницу и велел нам уходить и не беспокоить его более.

— Это с чего бы? — возмутился я.

— С того, что не ваше это дело, а моё. И покуда я его веду, разглашать ничего и никому не дозволю.

— Да что ж это такое?! — начал злиться я. — Мы столичные чиновники из тайного шэна, и сюда прибыли не любопытства праздного ради…

— Вы чиновники какого ранга, уважаемые? — не отрывая взора от листа, лежащего на столе, осведомился вэньгуань.

— Восьмого и девятого, ведь мы ж сказали, — опешил я.

— Верно. И сейчас без должного почтения говорите с чиновником шестого. Да так, словно неведомо вам, что убийств таких уж с десяток в городе, и что не по чину вам в это лезть, ибо даже мне, не-столичному, ведомо, что лишь даосу не ниже пятого ранга с помощниками могли б поручить подобное дело.

— Да ведь мы и действуем по поручению чиновника пятого ранга, мастера Ванцзу Даомэня!

— А где ж он сам?

— В столице, — обреченно процедил я.

— Вот явится, тогда и потолкуем. А покамест подите-ка вы прочь, подобру-поздорову.

Это стало для нас словно ударом под ребра, и поделать мы ничего не могли. Я попытался было обратиться к чиновникам рангом повыше, но одни не пожелали даже и говорить со мною, а другие подтвердили, что вэньгуань в своем праве. Так мы осмеянные и беспомощные и удалились. И понуждены были вернуться к задумке мастера Ванцзу. Весь день мы бродили по окутанному дождем и туманом городу, обряженные простолюдинами, и пытались вызнать хоть что-то, что могло б нам