не будьте дурнями и делайте всё, как я повелел вам. Не заявляйтесь без крайней нужды в ведомственный терем и не суйте руки тиграм в пасть, силясь вырвать им зубы. Не то и не добьетесь ничего, и рук лишитесь. Будьте внимательны, осторожны и не рискуйте понапрасну. Поняли?».

Мы дружно кивнули, хотя уже тогда я усомнился в том, возможно ли и делать то, что должно, и следовать его советам, ведь от службы и долга освобождения нам не давали. Мастер Ванцзу хотел было ещё что-то сказать, но владелец джонки объявил, что та вот-вот отойдет от пристани, и потому наш старший лишь похлопал нас каждого по плечу со свойственным ему панибратством и покинул причал.

Едва судно его скрылось из вида, как мы направились домой к моему отцу, сытно позавтракали и, вновь переодевшись простолюдинами да оба попрятав чиновничьи знаки отличий в единственный поясной мешочек, направились на новые поиски.

На тот раз в голову мою пришла внезапная дума, и я, прихватив с собою и Сяодина, потому как торопиться нам уже стало незачем, пришёл к самому известному в городе старьевщику и показал шпильку ему. Старик долго крутил её в руках и так, и сяк и, наконец, заключил, что…

— Это подделка. Ежли вы оба решили мне её втюхать, то знайте, что я не дам вам за неё и одного ляна.

— Подделка? — переспросил я. Мы с Сяодином обменялись взглядами. — И что ж подделали?

— Сразу видно, что вы невежды деревенские оба. Приходят ко мне такие день за днём…Видишь сову, юноша? Даже и в эпоху Шанрэньфан подобные изображения были редкостью и делались лишь на ритуальных утвари и предметах. Обыкновенно на бронзе. Дух-сова была в древности посредником меж мирами живых и мёртвых, и лишь для этого посредничества и применяли её изображения. И никогда их не делали на женских побрякушках. Тот, кто вам это втюхал, верно, ещё прибрехал, что кость слоновья?

Я нерешительно кивнул, хотя особливо о том не задумывался. Старьевщик самодовольно усмехнулся, показал мне крошечную заделанную трещинку и наговорил ещё многого, прежде чем заключил, что кость баранья иль таковой подобная, шпилька — дешевка и дрянь, и за неё он более нескольких цяней не даст. С почти что искренним возмущением Сяодин воскликнул:

— Да неужто ты и впрямь нас за дурней держишь, папаша?! Мы весь город обошли! Все твердят, что никогда такой не видывали, и даже города б иль деревни не назвали, где такое делают, не говоря уж о мастере!

— Да и что ж с того, что селюк какой зимним вечером это со скуки смастерил?! — завёлся в ответ старьевщик. Они так горячились, что я в самом деле стал опасаться ссоры, тронул младшего товарища за плечо и шепнул, что лучше нам смириться да уйти поскорее. Но тот нарочито громко ответил:

— Ну нет, брат, погоди. Вот я, уважаемый, вижу, что работа эта искусна! Ужель глаза твои совсем перестали видеть? Назови мне хоть одного, кто мог бы так сработать! И откуда мастер узнал про сову, а?

Старьевщик поначалу хотел было возмутиться, затем пробормотал что-то о том, что совы в лесу не диковинка, но стоило Сяодину напомнить о том, что сам старик заподозрил в вещице подделку древности, как тот сжал губы, поглядел ещё раз и сказал, что погорячился, едва ль обычный крестьянин смог бы повторить древние каноны. Разве что видал подлинную древнюю вещь. Помолчав, он согласился дать лян, но мы уж смекнули, что более ничего от него не узнаем, и, делая вид, будто очень оскорблены его речами и теперь станем искать другого покупателя, покинули его лавку. Однако ж в действительности озадачились пуще прежнего.

Уже на улице мы обменялись своими сомнениями да не придумали ничего получше, кроме того, что побрели дальше и обошли прочих старьевщиков и ветошников, но все они говорили нам вещи схожие. Наконец, мы притомились и зашли в гуань перекусить. Поначалу мы ещё пытались говорить, но потом бросили это дело и порешили вначале спокойно потрапезничать. Вот тогда-то до слуха моего долетели обсуждения какого-то ночного происшествия. Прислушавшись, я понял, что случилось ужасное, и нас оно касалось прямо. Кое-как покончив с обедом, я купил бутылку цзю у хозяина, подошёл к говорившим и в обмен на угощение выпытал у них всё, что жаждал вызнать. И знания те были горьки.

Как оказалось, в ночь произошло новое нападение, и вновь жертвами стали женщины, да при том обе молодые. И, что самое поразительное, случилось это где-то промеж набережной Шидаолу, веселого дома и местного ведомственного терема, да при том в необычное время.

Собирать слухи нам с Сяодином совсем не хотелось. К тому ж мы быстро сошлись на том, что в подобном деле следовать совету мастера совершенно бессмысленно, посему вернулись в дом, облачились в свои чиновничьи пао и направились прямиком в ведомственный терем. Там нам до крайности изумились, но поведали всё то, что мы желали знать без излишних расспросов. Впрочем, по большей части мы о том уже и сами знали.

Девицы, ежли верить донесениям городовых стражей, направлялись в веселый дом, где работали. Новость эта поначалу меня озадачила. В Цзыцзине был всего один весенний дом, во всяком случае, законный, и, хотя территория его была невелика, он также был огорожен высоким забором, и просто так девицам из него было запрещено выходить, даже днем. Я успел спросить лишь, отчего стражи были уверены в том, что эти женщины шли именно туда. Чиновник, что нам это говорил, вмиг стушевался и ответил, что лучше нам расспросить того вэньгуаня[3], что вёл это дело, и назвал его имя.

— Когда ж мы сможем с ним потолковать? — спросил я.

— Полагаю, завтра. Он убыл незадолго до вашего прихода. Нынче он, верно, уже не воротится.

Весть эта не пришлась нам по вкусу, но поделать мы ничего не могли, и посему отправились домой. К вечеру погода испортилась, и следующее утро встретило нас уже хмурыми тучами и ливнем. Велико было искушение никуда не ходить, но мы ограничились лишь тем, что дождались, покамест дождь немного ослабнет, и тогда добрались до ведомственного терема. Там мы уж были готовы найти того, кому поручено было дело о ночном нападении, но нас внезапно спросили, не мы ль помощники