Ради неё я буду до конца доказывать, что она не зря на меня надеялась.

Мавна слышала, как его голос становится всё более сиплым, а на жёстком лице появляется непривычное выражение – просящее, тоскливое, как тогда, на крыльце Матушкиной избы.

– Они говорили ей, что я отравлю колодцы. Что нашлю мор на всё поселение. Что из-за меня дети будут плакать ночами, а женщины – терять молоко. Знаешь, кого обвинили, когда на скотном дворе сдохло несколько коз? – Смородник хрипло усмехнулся. – Конечно, мальчишку-райхи. Чёрного колдуна. Того, чья искра темна и порочна, не то что чистые алые искры других чародеев. Я никогда не обращался к нашему кровному колдовству. Никогда. Похоронил его глубоко в себе. Взращивал только искру, а она горела вспышками, будто огрызалась. Но я бы скорее умер, чем сдался.

У Мавны сжималось сердце. Ей хотелось обнять его, прижать головой к своей груди и шептать что-то ласковое, перебирая длинные волосы, чтобы он понял: не нужна ему никакая Матушка, не нужны никакие чародеи, для которых он всё равно не станет равным – даже если разобьётся насмерть.

– Тогда я останусь одна, – шепнула она бессильно. – Сначала потеряла Варде, а теперь и тебя.

– Не одна. – Смородник нащупал её руки и сжал в своих. Мавна вздрогнула: так неожиданно это было. – Ражд и Лируш пока остаются в слободе. Ты всегда можешь обратиться к ним, если вам с Раско что-то понадобится. Ты вернула своего брата, как и хотела. Завершила то, ради чего вышла из дома. Теперь и я должен завершить начатое. Я не могу отсиживаться в тепле, пока там, – он кивнул в сторону окна, – пока там упыри рвут людей, а чародеи раздувают костры. Я должен им помочь. Моя искра выросла сильной и может принести пользу. Должна принести пользу. Я не смогу сам простить себя, если останусь сейчас.

Мавна шмыгнула носом. В глазах начинало щипать.

– А если тебя убьют? Свои же. Этот проклятый Боярышник. Что тогда будет со мной?

Смородник подался чуть вперёд, протянул руку к волосам Мавны, но так и не решился дотронуться. Разглядывал её лицо, и Мавна смущённо опустила глаза. Нашёл на что смотреть, она ведь совсем некрасивая сейчас, с красными глазами и опухшим носом.

– Тогда я умру, попытавшись завершить своё дело. Это лучше, чем не пытаться вовсе.

От его упрямства под рёбрами тянуло и сжималось. Она совсем никак не сможет убедить его остаться – бесполезно говорить. Сейчас он соберёт остатки вещей, и они с Раско останутся одни. Увидятся ли когда-нибудь ещё? Мавна снова взглянула Смороднику в глаза – печальные, но горящие неистовой решимостью.

Вдруг ей подумалось: а есть ли что-то, кроме слов?..

Высвободив свои руки из горячих пальцев Смородника, она медленно обхватила его лицо ладонями и чуть подождала – не отстранится? Не стал. Провела пальцами по брови с белым пятном. С нежностью заметила: надо же, пара ресниц на этой стороне тоже были белыми, а она раньше и не видела. Опустила руку на скулу, очертила линию нижней челюсти. Смородник прерывисто выдохнул.

– Мавна…

Платок Мавны соскользнул, но она не стала хвататься и поправлять. Сидела на кровати как есть: в тонком нижнем платье, босая, с распущенными волнистыми волосами, и надеялась, что Раско не проснётся. Сердце отсчитывало глухие удары, и кровь приливала к щекам.

– Смородник, – позвала она тихо. Хотела произнести его настоящее, не чародейское имя, но не стала: вроде бы ему это не нравилось. Что ж, пускай остаётся это – любое, какое он сам захочет.

Одну ладонь она оставила у него на лице, а второй скользнула ниже – по шее, мельком проведя по часто бьющейся жилке и дальше, к выступающим ключицам. Здесь уже начинались росчерки шрамов, убегающих под рубаху. Мавне хотелось огладить каждый из них, увидеть все – чтобы он перестал прятаться и стыдливо одеваться при её появлении. Хотелось лучше рассмотреть изувеченную упыриными когтями спину и донести: если тебя не принимали чародеи, то приму я – уже принимаю…

Мавна подалась вперёд и прижалась губами к губам Смородника. Сначала думала, что он оттолкнёт её и тотчас вскочит на ноги, но он замер – всего на миг.

А потом её словно снесло огненным вихрем. Смородник запустил руки в её волосы и поцеловал: жарко, настойчиво, с такой силой и жадностью, что Мавне резко перестало хватать воздуха. Он опрокинул её на кровать, навалившись всем телом – тяжёлым, твёрдым, горячим. Мавна обхватила его за плечи, прижимаясь крепче, и целовала так, как могла и чувствовала: с нежностью и мольбой, вкладывая в каждое движение столько тепла, сколько могла отдать.

Губы Смородника не давали вдохнуть полной грудью, его руки сжимали её тело, и Мавна казалась самой себе слишком мягкой, слишком маленькой, слишком неуклюжей и бестолковой по сравнению с ним: неожиданно стремительным и сносящим с ног, как стихия. Голову заполнял горячий туман, сердце колотилось как бешеное, и хотелось снова и снова ловить его губы своими, прижиматься крепче, снять с него рубаху и чувствовать кожу обнажённой кожей.

Внезапно Смородник перекатился на бок, поднялся с кровати и встал, прижавшись лбом к стене. Его грудь тяжело вздымалась.

Мавна непонимающе села, стыдливо одёрнула платье и заправила волосы за уши. Горячий туман в голове вновь сменился звенящей тревогой. Нашарив упавший платок, она набросила его на плечо, стараясь закрыться как можно плотнее.

– Что случилось?

Она понимала, как глупо звучит. Конечно, он не собирался отступать от своих целей ради неё – нелепой деревенской дурёхи. Раз уж такая красавица, как Лунница не смогла его удержать, то куда уж Мавне…

Смородник молча мотнул головой, рассеянно провёл рукой по шее – там, где совсем недавно его гладили пальцы Мавны.

Наспех побросав травы, туески и оружие в мешок, он широким шагом вышел за полог – даже не взглянув на прощание и ничего не сказав.

– Угли хотя бы возьми, – глухо бросила Мавна.

Она пошла следом, к кровати Раско, и, покопавшись в своих вещах, достала давно остывшие угли Ражда, завёрнутые в тряпицу, и не глядя сунула в руки Смородника.

– Мавна! – позвал Раско и сел на своей постели. – Мы куда-то идём?

– Никуда мы не идём, – ответила она резко и вытерла глаза. – Спи давай.

Смородник взял свёрток – тоже не глядя на неё, так быстро, словно боялся обжечься, ненароком коснувшись её пальцев. Не оборачиваясь, прошёл к двери, на ходу мельком кивнув Раско, и вышел.

Стало так тихо, что голос Раско казался слишком громким и звонким, до головной боли.

– Куда он пошёл?