пользоваться успехом. Ничего не заработал, а только оказался в долгах. Причем, у меня сложилось впечатление, что там, за границей, его кто-то очень грамотно к этому провалу толкал. И когда у него не осталось ничего, кроме долгов, он вдруг снова воспарил. Уверяет меня, что теперь все у нас будет! Причем не здесь, а там. Потому что там у него теперь есть покровители, которые помогут во всем.

— А вам тоже так хочется уехать?

— Честно говоря, даже не знаю. Как-то особенно не задумывалась. Жизнь бы я переменила, а вот что делать с собой?

Ледников тактично дал ей поразмышлять о себе, а потом спро-сил:

— Так что вас все-таки беспокоит?

— Понимаете, мне кажется, им двигают… Манипулируют.

— Кто?

— Я не знаю, кто именно и с какой целью, но… Он теперь занят оказанием услуг каким-то важным людям. Причем я не могу сказать, что он на этом что-то серьезно зарабатывает. За этими услугами какая-то иная цель. Вот сейчас он с ума сходит из-за этого пропавшего Константиновского рубля. Чтобы приобрести его, он залез в долги. Рассчитывал здесь его выгодно продать. Причем не кому-то, а вполне конкретному человеку. То есть это был заказ. Поэтому, когда монета пропала, он совершенно обезумел. Но… Я же вижу, что дело не только в деньгах, он боится чего-то совсем иного. Боится по-настоящему.

— Скажите, Марина, а портрет Державина — из той же серии? Я имею в виду — он тоже кому-то предназначается?

— Нет, тут другая история. Илья просто не может пропустить ничего, чем можно завладеть. И потом ему сейчас очень нужны деньги. Чтобы приобрести этот рубль, ему пришлось много занимать. Так что тут просто деньги.

— Просто деньги. А вы знаете, что дочь Верхоянцева…

— Знаю. Но Илья уверяет, что не имел к этому никакого отношения. Просто у него есть эти кошмарные друзья из прошлой жизни.

— Граненый?

— Что граненый? В каком смысле?

— Граненый — это кличка одного его знакомого из прошлой жизни.

— Я не знаю. Я даже боюсь об этом думать. Остановите его как-нибудь, пока он не сделал непоправимого. Мне больше не к кому идти! Не писать же мне донос на собственного мужа!

«К тому же до сих пор любимого», — добавил про себя Ледников. — Марина, мне надо обдумать все, что вы сказали. У меня к вам одна просьба: будьте осторожны.

— Что вы хотите сказать? Мне что-то угрожает?

— Просто игры, которые затеял ваш муж, могут быть действительно очень опасны. Поверьте мне. Не вступайте с ним в конфликты и, разумеется, ни слова о нашем разговоре. Не то что слова — ни малейшего намека. Он действительно в состоянии, когда совершают глупости.

Ледников подошел к картине еще раз внимательно вгляделся в лица прекрасных невинных девушек.

— Кстати, а что это за картина? Я сначала подумал, что просто копия Борисова-Мусатова.

— Нет, это не копия. Это предсказание…

— Предсказание? Чего?

— Неважно.

— Но на переднем плане вы?

— Да, — рассеянно призналась Марина. — Только я была такой уже много лет назад.

— А кто рядом с вами?

— Это уже неважно.

Ледников понял, что запал ее откровенности прошел, что она уже начинает мучительно сомневаться в том, что сделала, что обратилась к нему, что была столь открыта… Ей уже не хочется его видеть и, скорее всего, тянет выпить.

Он попрощался и вышел из кабинета.

Глава 24

«Аутоэротический эксперимент»

Предсказание, — рассеянно вспомнил он, дергаясь в бесконечной пробке. Любопытно, предсказание чего? Скорее всего, что-то связанное со второй фигурой на картине — девушкой с неразличимым, словно укутанным утренним туманом лицом. Там что-то глубоко личное, некие семейные тайны, в которые посторонних допускают только в припадке откровения, порой настигающего человека.

Впрочем, что ему до чужих семейных тайн, он же не частный детектив, расследующий какое-нибудь дело о наследстве и наследниках. У него свои проблемы, причем, сдается, Сережа Прядко в их распутывании уже не помощник. Разобраться с Граненым — это да, а вот новые игры, которые ведет в последнее время господин Нагорный, уже не его епархия. Здесь нужны иные союзники, люди из других сфер. И выбор тут был невелик. Из подходящих в данной ситуации людей, к кому он мог обратиться неофициально, пожалуй, только Олег Георгиевич Градов, бывший муж Разумовской.

«Мальчуган, мы будем вместе всегда, что бы ни случилось», — с печалью вспомнил он.

Олег Георгиевич был кадровым офицером-разведчиком, работавшим в Америке и рано ушедшим в отставку. Видимо, сыграла роль экзотическая для жены разведчика деятельность Разумовской, которая стала сотрудником международного фонда, занимающегося распространением демократии на постсоветском пространстве, и делала там стремительную карьеру. Потом, правда, у Ледникова появились смутные мысли — а не была ли Разумовская более ценным сотрудником, работавшим на очень важном направлении, чем ее муж, обычный офицер каких много?.. Но углубляться в эти материи он тогда не стал. Хотя мысль была вполне любопытная.

С Разумовской они практически никогда не говорили о ее муже. Ледников даже не представлял, знал ли Георгий Олегович о его, Ледникова, существовании вообще. Впрочем, наверняка, знал. Все-таки разведчик, как-никак. Может быть, страдал, но если все это время терпел, значит, страдания были терпимы.

Сам Ледников к Георгию Олеговичу тогда никаких чувств не испытывал. Разумовская как-то сказала, что он необыкновенно близок с сыном, который в отце просто души не чает, и потому она никогда не бросит мужа. Ведь это будет означать потерю сына. Ледников принял эту информацию к сведению. На этом и успокоился. Так они и жили.

А потом Разумовская погибла в Берне, и Ледников полетел в Швейцарию — разобраться, что случилось на самом деле, потому что в сообщения о случайной автомобильной аварии он поверить не мог. Тогда-то ему и позвонил Градов, и они встретились. Это был довольно странный разговор, из которого следовало, что Градов тоже не верит в случайную гибель Анны. Помнится, он сказал тогда: «Валентин Константинович, я хочу, чтобы вы поверили — я не собираюсь вам мстить». «Ну, любить вам меня не за что», — посмотрев ему прямо в глаза, ответил Ледников. «А я ничего и не говорил на сей счет, — неторопливо выговорил Градов. — Жизнь сложилась так, а не иначе. И делить нам уже нечего. Я хочу одного — чтобы те, кто виновен в смерти Ани, понесли наказание. Иначе я не смогу глядеть в глаза сыну. Вы хотите того же. Значит, мы можем помочь друг другу».

Вот так он все сформулировал тогда — четко и ясно. И вообще вел себя достойно.