«цесаревна прекрасно выдержала этот разговор, она уверяла великую княгиню, что никогда не имела в мыслях предпринять что-либо против нее или против ее сына». Наигранное спокойствие ее спасло, но затеянную ею игру против законного императора уже нельзя было остановить. Рано или поздно, она будет разоблачена и сослана в какой-нибудь отдаленный монастырь, как первая жена ее отца – Евдокия Лопухина. Промедление было подобно смерти для всех ее друзей и долгому угасанию в застенках для нее самой.

Манштейн писал, что Анна Леопольдовна «любила делать добро, но вместе с тем не умела делать его кстати». Похоже, она ничего не умела делать кстати. Так, решив постращать соперницу, она лишь успокоилась сама, а ее спровоцировала на немедленный удар, которого по своей наивности Анна Леопольдовна не ждала.

Через сутки, в ночь с 24 на 25 ноября 1741 г., цесаревна отправилась в расположение Преображенского полка. Она давно знала, что гвардия ее поддержит. «Ребята, вы знаете, чья я дочь, – сказала она солдатам и офицерам и тут же добавила, – ступайте за мною!»

Гвардейцы прекрасно знали, чья она дочь. Как отметил Е. В. Анисимов, «списки гвардейцев, тех, кто пошел ночью 25 ноября 1741 года вместе с Елизаветой на мятеж, примечательны тем, что состоят на треть из солдат, начавших свою службу еще при Петре, причем более пятидесяти из них участвовали в Северной войне 1700–1721 годов и в Персидском походе 1722–1723 годов».

В итоге Елизавете Петровне хватило трех сотен (!) гвардейцев, чтобы за одну ночь захватить власть во всей огромной империи. Ее отец разыгрывал картинные войны с потешными полками, она же с «потешным полком» (даже батальоном по численности) за несколько часов выиграла настоящую войну, не пролив при этом крови.

Войдя под утро в покои Анны Леопольдовны, она произнесла роковые слова: «Сестрица, пора вставать!» Настала блистательная 20-летняя пора правления императрицы Елизаветы Петровны, ну а для Анны Леопольдовны и ее семейства наступило время тюрем и ссылок. 7 марта 1746 г. бывшая правительница Российской империи умерла в Холмогорах. Несчастный «император» Иоанн Антонович, Железная Маска русской истории, прожил в тюрьме еще почти два десятка лет и был убит охраной в 1764 г. при попытке освободить его, предпринятой армейским подпоручиком Василием Мировичем.

Может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рождать

1747 г.

Родившийся более трех веков назад на далеком, студеном Севере, он отправился учиться в Москву, а потом в числе трех лучших студентов «Михайло Ломоносов, крестьянский сын из Архангелогородской губернии, Двиницкого уезда, Куростровской волости» был послан в Марбургский университет, где стал учиться у профессора Христиана Вольфа, «выдающегося немецкого просветителя, известного философа и видного ученого, в меру дерзкого и талантливого в меру, но притом исключительно эрудированного» (Е. Н. Лебедев. «Ломоносов», 1990).

Вольф, знавший все – от математики до географии, от астрономии до философии, – был в науке, говоря пушкинскими словами, «то мореплаватель, то плотник». Он познал все ее уголки и дали, ничто в науке и даже искусстве не оставляло его равнодушным. И именно эту всепоглощающую любовь к науке, искусству, знаниям перенял у своего наставника его славенский студент. Пуще мертвых формул, пуще сухого пороха знаний Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765) вынес из этой учебы то, что заниматься наукой значило заниматься всею наукой сразу, не пренебрегать ни одной ее дисциплиной, как это делали мудрейшие умы прошлого. В мире науки они были подлинными императорами, владетелями всего, а не захудалыми дворянами. Таким же всемогущим повелителем наук и искусств хотел стать теперь Ломоносов.

М. В. Ломоносов. Гравюра 1757 г.

Из Германии он вернулся не столько ученым, сколько «целым университетом». Словно проснувшийся богатырь, он в несколько лет поравнялся с ведущими европейскими учеными, воплотив в себе одном всю эпоху Русского Просвещения. Ломоносов, как Леонардо да Винчи, взялся все переделывать, продолжать, додумывать случайно увиденное или узнанное. Он стал физиком и химиком, естествоиспытателем и поэтом. С одинаковым тщанием он упорядочивал «правила российского стихотворства», закладывая основы поэзии Золотого века, и занимался воспитанием молодых умов, стремясь к тому, чтобы «в России ученые умы размножались и науки распространялись и процветали».

Ломоносов сделался основоположником российской науки, ставшей к середине XX века одним из столпов, на коих, говоря высоким штилем, вознесся Храм Мировой Науки. С тех вольных лет, проведенных студентом Ломоносовым за границей, в твердыне тогдашней учености, Марбурге, начинается свободное, не стесненное уже страхом перед чужими образцами развитие российской науки, для которой вскоре стало привычным делом рождать «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов».

И если такую хитрую материю, как научная мысль, до появления ее коллекторов – журналов «Science», «Nature» и т. д. – трудно было измерить, то материальные ее порождения можно было оценить и тогда.

Вот рамки, очерченные датой юношеского «штурма и натиска», с одной стороны, и датой отстоявшейся посмертной славы, с другой. Итак, в 1725 г., когда в руки почти 14-летнему Михайле Ломоносову попала, наконец, «Арифметика», он мог бы насчитать в Российской империи всего 205 крупных предприятий – мануфактур, в том числе 69 в металлургической промышленности (именно столько и исчислила официальная статистика).

Прошло три десятилетия после смерти – скажем о нем его же словами – «человека, каков не слыхан был от века. Сквозь все препятства он вознес главу, победами венчанну, Россию, грубостью попранну, с собой возвысил до небес» (М. В. Ломоносов. «Ода на день восшествия на Всероссийский престол Ея Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны 1747 года»). К концу осьмнадцатого столетия число промышленных предприятий составило 2294, в том числе 2094 предприятия обрабатывающей промышленности и 200 горнозаводской. Более половины их – примерно 1200 – были крупными, то есть мануфактурами. Количество выплавляемого в России чугуна – важнейшего материала в эпоху начавшейся тогда промышленной революции – достигало около 10 миллионов пудов в год (в 1725 г. уральские заводы выплавляли 815 тысяч пудов чугуна в год). По этому показателю Российская империя вышла в канун Наполеоновских войн на первое место в Европе и мире.

Бурным развитием промышленности Россия была очень обязана тем ученым людям, пусть еще не Платонам и Невтонам, что появились с тех пор, как образование в стране было обустроено по европейскому образцу (в этом есть заслуга и Ломоносова). Их трудами страна стала богатеть, это еще в середине XVIII в. предвидел Ломоносов, насмотревшийся, как от своей науки процветают немецкие земли. В той же оде 1747 г. он насмешливо обрисовал смятение в сонме олимпийских богов, когда в число ведущих мировых держав войдет и Россия (в этом он не сомневался): «Плутон в расселинах мятется,