— Я подумаю над вашим предложением, Александр Михайлович, — царственно кивнула я. — А пока можете быть свободны.

Хотелось расспросить, что же произошло с Николаем, но Волков всё равно не скажет правды, а видеть его не было не только желания, но и сил.

Волков на прощание насмешливо бросил, чтобы я не особо долго задумывалась, а то с каторги Николая вытаскивать будет сложнее, да ещё придётся использовать незаконные методы. Будто нынче он использовал исключительно законные! Я почувствовала, как внутри гневно заворочались не только рысь, но и лиса, и даже успела испугаться, что вспыхнувшие от злости глаза некстати выдадут тайну, но тут Волков церемонно склонил голову, словно был на великосветском визите и вёл необычайно куртуазную беседу, попрощался совсем как воспитанный человек и ушёл. А я не только не дала ему по физиономии, но даже не оцарапала, так что вполне могла гордиться собственной сдержанностью.

Желание бежать и что-то делать я в себе подавила, поскольку сначала нужно было решить, что именно делать, и посоветоваться хотя бы с Владимиром Викентьевичем, который, к тому же, мог принести свежие газеты с ценной информацией. Вдруг там совсем не то, что поведал Волков? Со штабс-капитана станется сгустить краски и превратить Николая из свидетеля в главного подозреваемого.

За газетами бежать было нельзя, хотя и очень хотелось. Возможно, Волков только и ждёт, чтобы я вышла из защищённых стен университета в город. Он-то прекрасно помнит о разрешении Фаины Алексеевны и не знает, что теперь она ко мне не имеет никакого отношения. Проверять, может ли штабс-капитан без последствия для своего клана украсть главу чужого, не хотелось. Пожалуй, я не настолько любопытна.

Но сидеть без действий оказалось свыше моих сил. Я пометалась по лаборатории, роняя всё, что попадалось под руку. Или под ногу. Когда высокий табурет в очередной раз оказался на боку и покатился по полу, я его подняла, аккуратно придвинула к своему столу и постаралась взять себя в руки. Пинанием табурета Николаю не поможешь. А чем помочь, я пока не представляла: слишком мало было данных. В то, что Николай мог быть как-то замешан в покушение, не верилось ни на гран. И не только мне: не зря Волков убеждён, что сможет его оправдать. Возможно, это вообще было частью какой-то комбинации. Мог он действовать совместно с великой княжной? Запросто. Мне припомнились фотографии в газете, и я решила, что у Ольги Александровны достаточно неприятное лицо, чтобы войти в союз с Волковым. Подобное притягивается подобным. Даже странно, что они не заинтересовались друг другом — в таком случае Волкову было бы куда проще добраться до вожделенного трона. Или дело в том, что львица ему не по зубам?

Нервы у меня были взвинчены до предела, поэтому только раздались шаги в коридоре — и я уже бросилась открывать дверь, уверенная, что это наконец пришёл либо Звягинцев, либо Тимофеев. Но действительность оказалась куда менее приятной: меня почтил своим вниманием Александр Николаевич Рысьин, о котором я уже успела благополучно забыть. Но не он обо мне. Заботливость, благожелательность и любовь так и сочились из него, словно мёд из сот. А толстый кожаный портфель намекал, что нынешний визит — не просто дружеский, а деловой.

— Боги мои, Лизанька, как я рад видеть вас в добром здравии! — заворковал он, едва меня заметив. — Милая, как вы нас всех напугали своим побегом. — Он укоризненно покачал головой и поцокал. — Я бы сказал, что это поступок детский, незрелый, если бы не понимал, что Фаина Алексеевна своими действия припёрла вас к стене. Можно сказать, оттеснила на край пропасти, где ещё шаг назад — и возврата уже не будет. И всё же, это было слишком авантюрно, милая вы моя. Обратись вы ко мне, и мы бы непременно придумали, как укротить зарвавшуюся Фаину Алексеевну, а вы бы избежали множества неприятностей, не так ли?

— Добрый день, Александр Николаевич, — наконец удалось вставить приветствие в этот поток не слишком связных слов. — Вы к Филиппу Георгиевичу? Так его нет, и неизвестно, когда будет.

Я стояла на пороге лаборатории, показывая нежелание впускать посторонних.

— Боги с вами, Лизанька, — Рысьин выставил перед собой руки ладонями ко мне, словно собираясь сдаться в плен, но не имея сил поднять их выше. — К чему мне Тимофеев? Я к вам. Узнать, как вы поживаете. Не нужна ли помощь. Чай, не чужие люди. Близкие родственники.

— Спасибо, помощь не нужна, — довольно сухо ответила я, прекрасно понимая, что ради озвученных причин Рысьин бы не обеспокоился посещением.

— Лизанька, я бы хотел с вами поговорить, — понизив голос, прогудел он. — Приватно, так сказать. Коридор — неподходящее место для беседы, в которой вы заинтересованы не меньше меня.

— Вот как?

— Уж поверьте, милая моя.

Рысьин заулыбался и невозмутимо расстегнул пальто, давая понять, что разговор долгий и разговаривать надо со всеми удобствами.

— Заходите, — смирилась я. — К сожалению, чай у нас не предусмотрен, так что угостить вас будет нечем.

— А и не надо, Лизанька. — Он бегло осмотрелся. — Где мы можем присесть, пошушукаться по секрету? Маленькому такому внутрисемейному секрету.

Он мне подмигнул, пытаясь показать близость, которой между нами не было, но я ему не стала даже улыбаться.

— Прошу вас.

Я махнула рукой на свой стол и сама отправилась к нему. Усевшись, обнаружила, что Рысьин уже пристроил пальто на вешалке, пригладил густые седеющие волосы и двинулся ко мне, гипнотически уставившись, словно пытаясь внушить нужную мысль. На всякий случай я набросила плетение против ментального воздействия — хоть Рысьин и не маг, но кто ему мешает использовать артефакт или вовсе другие техники?

Он осторожно умостился напротив меня на табурет, скрипнувший под ним столь жалобно, что Александр Николаевич даже на миг застыл, а потом осторожно покачался, дабы убедиться, что сиденье не развалится и он не окажется на полу. Но кроме единственного жалобного скрипа, ничто не указывало на дряхлость мебели.

— Лизанька, прекрасно выглядите, — вновь сказал Рысьин, с чего-то решивший, что в первый раз я этого не услышала. — Повзрослели, похорошели. Мда. — Он вытащил большой клетчатый платок и прошёлся по шее. — Девочка моя, я прекрасно понимаю, как вам сложно. Хрупкие женские плечики не предназначены для бремени власти.

— Это вам к Фаине Алексеевне надо, — заметила я. Визитёр развлекал, но не настолько, чтобы беспокойство о Николае исчезло. — Но подозреваю, она считает свои плечи достаточно сильными и с вами не согласится.

— Если бы я хотел переговорить с Фаиной Алексеевной, я бы пришёл к ней, — со вселенской скорбью в голосе сказал Рысьин. — Но я пришёл к вам, Лизанька. Исключительно с целью помочь.

Неужели этот жук уже в курсе перемен?

— И как же вы собираетесь помочь, Александр Николаевич? — с интересом спросила я.

— То, что вы ушли от Рысьиных, — это совершенно правильно, дорогая вы моя, — воодушевлённо сказал он. — Но почему вы забыли о нас? О нас, которые вас всегда поддерживали, даже когда ещё ваша маменька была в живых? Да и потом не забывали, всегда принимали вашу сторону в спорах с Фаиной Алексеевной.