— Salve, — хихикнула та, поднимая руку на манер приветствия древнеримских легионеров. — Рада видеть главу нашего клана целой и невредимой. Мама ждёт нас всех на праздничный обед. А папа где?

Она вопросительно огляделась.

— Они с Владимиром Викентьевичем отошли по делам. Должны скоро вернуться. Аня, не в службу, а в дружбу, купи свежих газет, пожалуйста.

— Объявление о клане будет только в вечерних выпусках. Ох, что тогда начнётся…

Она невольно хихикнула, но я её веселье не поддержала.

— Мне нужна информация про покушение на Ольгу Александровну. Очень нужна. А выйти в одиночку из университета я пока опасаюсь, понимаешь?

Анна расспрашивать не стала, коротко кивнула, убежала за газетами и притащила целую пачку.

К сожалению, Волков оказался прав: Николай не только был подозреваемым в покушении на Ольгу Александровну, но его уже успели арестовать, поскольку он не смог ответить на вопрос, где находился в промежуток между 6.10 и 6.20. Как это неразумно с его стороны, беспокоиться о моей репутации, в то время как на кону стоит его собственная жизнь. Но я такую глупость поддерживать не намерена.

Извелась я до прихода Владимира Викентьевича знатно. И главное, ни в одной газете подробностей не было: ни какого рода покушение случилось, ни пострадала ли хоть немного великая княжна. Даже её фотографий не было. А вот фотографии Николая были. С недоумёнными приписками, как мог офицер, получивший внеочередное звание за спасение цесаревича, напасть на его сестру. Даже выдвигались предположения, что со спасением Михаила Александровича тоже было не всё чисто. В последнее даже я сама могла поверить: ещё очень свежи воспоминания, как «обезвреживала» бомбиста. Исходя из моего опыта, спасти цесаревича от покушения проще пареной репы. Даже удивительно, что его так редко спасают. Впрочем, я не особо интересуюсь новостями, возможно зря: вдруг там спасителей набралось уже на целый полк?

— Владимир Викентьевич, — рванула я к целителю, лишь только он появился на пороге, — нужно срочно спасать Колю!

— Колю?

— Николая Хомякова. Мы собирались заключить помолвку, но Фаина Алексеевна всё оттягивала разрешение, а теперь…

А теперь нахлынуло осознание, что помолвка вообще может не состояться, если Николая признают виновным и приговорят… Боже мой, к чему его могут приговорить? К каторге? К расстрелу? Я опять чуть не заметалась по лаборатории, заламывая руки.

— А теперь его обвиняют в покушении на великую княжну. Он ни за что сам не скажет, где был этой ночью. Потому что он был у меня.

— Елизавета Дмитриевна, — осуждающе выдохнул целитель.

— Оу, — восхищённо выдала Анна. — И правильно. Пока дождёшься разрешения, состариться можно.

— Анна! — возмущённо рявкнул Тимофеев. — От тебя я такого не ожидал.

— А что случилось, папа? — удивилась она. — Я одобряю действия главы клана, какими бы они ни были. Это не значит, что я собираюсь поступать так же.

— Вы неправильно поняли, — вспыхнула я. — Николай никогда бы не пошёл на неблаговидный поступок. Он помогал мне в одном очень важном деле. И при нас всё время была Полина. Кстати, она тоже может свидетельствовать, — оживилась я.

Правда, если она расскажет, как именно ей пришлось присутствовать, проблемы наверняка будут уже у меня. Но эти проблемы несоизмеримо меньше Колиных.

— Елизавета Дмитриевна, вам следует говорить так, чтобы ваши слова нельзя было толковать двояко, — укоризненно сказал Владимир Викентьевич. — Вы теперь глава клана. Вы не можете позволять себе нести всё, что в голову придёт, даже если очень взволнованы.

— Я должна ехать свидетельствовать в пользу Николая. Он сам никогда не скажет, где был.

— Куда ехать?

— Туда, где его арестовали, разумеется.

— Его, скорее всего, уже перевезли в Царсколевск. Такие расследования проходят под особым контролем, — кашлянул Тимофеев. — Давайте поступим так, Елизавета Дмитриевна. Вы сейчас успокаиваетесь и перестаёте светить глазами. Признаю, это выглядит устрашающе, но вы ведь собираетесь пугать не нас?

— Извините. — Я убрала частичную трансформацию, которую запустила, даже этого не заметив. Вот ещё проблема: похоже, любопытная лиса пытается вылезать самостоятельно, контроль у меня над ней слабый. — Я постараюсь не светить.

Тимофеев одобрительно кивнул.

— Так вы выглядите значительно приятней, Елизавета Дмитриевна. Итак, я сейчас сделаю пару звонков, чтобы прояснить местоположение вашего Хомякова. Потом мы идём обедать.

— Но… — вскинулась я.

— Обедать, Елизавета Дмитриевна. Процесс я запущу, как станет что-то известно, тогда и будем думать, что делать дальше.

— Я как раз собиралась объявление в газету подать о помолвке.

— Категорически не рекомендую вам этого делать до оправдания Хомякова.

— Почему? — вскинулась я. — Я не откажусь от Николая.

— Потому что привлечёте к нему нежелательное внимание Михаила Александровича.

Тимофеев посчитал, что сказал достаточно, прошёл к телефону и действительно позвонил сначала по одному номеру, потом по другому. На моё счастье, второй абонент даже ответил и пообещал разузнать, где сейчас Хомяков и что можно для него сделать. Разузнать и перезвонить Тимофееву домой.

— Теперь остаётся только ждать звонка, — сообщил он. — Делать это лучше за хорошим обедом. Только умоляю вас, Елизавета Дмитриевна, без этих ваших штучек. — Он помахал рукой перед глазами. — Моя супруга весьма нервная особа, не хотелось бы на ней применять свои умения по выведению из обморока.

— Разумеется Филипп Георгиевич, я в состоянии держать себя в руках. Я совершенно спокойна.

— Ой ли, Елизавета Дмитриевна. — Он шагнул к своему столу и вытащил пузырёк, из которого накапал в стакан десяток капель и залил водой. — Пейте. Это моя рекомендация как целителя.

— Это что? — подозрительно уточнила я.

Владимир Викентьевич поднял флакон, вчитался в этикетку и одобрительно кивнул.

— Прекрасное средство, — пояснил он. — С одной стороны, успокаивает, с другой — даёт ясность мышления. Единственный минус — нельзя часто принимать, возникает привыкание и капли перестают действовать.

— Но у вас привыкания возникнуть не должно, — заметил Тимофеев. — Сегодня только в порядке исключения. В вашем возрасте, Елизавета Дмитриевна, организм должен справляться сам, исключительно на внутренних ресурсах и самоконтроле.

— Я всё же попытаюсь на самоконтроле.

— На самоконтроле у вас не получается: глаза опять начинают краснеть, — фыркнул Тимофеев. — Я право, впервые сталкиваюсь с таким проявлением второй ипостаси. Честно говоря, не хотел бы встретиться с вами, когда вы в образе рыси: наверняка устрашающее зрелище.