— Почтенный, — начал он, — я следователь, из центра провинции прислали. Наткнулся тут на лихих людей, обнесли подчистую, лишь пистолет и остался. Только вот им и могу доказать, что я не из тех, кто шляется без дела и не платит за еду.

Старик торопливо согнулся в поклоне и, взяв чашку с пистолетом обеими руками, затараторил:

— Мил человек, мил человек, такая удача, что вы вышли на меня с моими клецками, заберите только эту вашу штуку, а то просто оторопь берет.

— Старик, — обратился к нему Дин Гоуэр, забрав пистолет, — ты спросил всего четыре фэня, значит, заранее знал, что у меня ни гроша. Понял это, но клецок все же сварил, хоть и без особого желания. Вот и у меня нет желания воспользоваться твоей промашкой. Оставлю тебе свое имя и адрес, чтобы ты смог найти меня, если туго придется. Ручка есть?

— Какая ручка у простого неграмотного продавца! Дорогой руководитель, уважаемый начальник, я как глянул, так сразу понял, что вы — важная персона, что прибыли тайно, вникать в положение простого народа. Не надо никакого имени и адреса, об одном прошу — позвольте мне уйти с миром.

— Какое тайно, к чертям собачьим! — горько усмехнулся Дин Гоуэр. — Дерьма кусок, а не вникать в положение простого народа! Во всем мире нет человека несчастнее меня. И что же, я, получается, даром ел твои клецки? Давай так…

Он взял пистолет, вытащил обойму, вынул один золотистый патрон и протянул старику:

— Вот, возьми на память.

Тот замахал руками:

— Что вы, что вы, несколько чашек паршивых клецок, начальник, о чем тут говорить. Для меня счастье встретить вас, такого великодушного и справедливого, мне этого счастья хватит на три жизни, что вы, что вы…

Следователю хотелось, чтобы старик уже перестал трястись, он схватил его за руку и сунул ему патрон. Рука у того пылала жаром.

В этот момент за спиной раздался презрительный смешок, будто заухала сова с могильной плиты. От испуга он втянул голову в плечи, а по ноге опять потекла теплая струйка.

— Следователь, как же! — услышал он старческий голос. — Из тюрьмы сбежал, ясное дело!

Дрожа, он обернулся и увидел под большим платаном сухощавого старика в поношенной армейской шинели, с охотничьей двустволкой в руках и большую мохнатую собаку, полосатую, как тигр. Собака сидела, не шевелясь, этаким генералом, и глаза у нее сверкали, как два лазера. Ее следователь испугался еще больше, чем хозяина.

— Опять вам беспокойство доставил, почтенный Цю… — подобострастно проговорил торговец.

— Сколько раз предупреждал тебя, Четвертый Лю, не разводи здесь торговлю, а ты опять за свое!

— Почтенный Цю, никак не хотел вас прогневать, но что делать бедняку! Дочке надо за учебу платить, куда деваться… Я для детей в лепешку расшибусь… а в город боюсь сунуться, поймают еще, оштрафуют, потом этот штраф полмесяца не выплатишь…

— Эй, ты! — сурово качнул ружьем Цю. — Бросай сюда пистолет!

Дин Гоуэр безропотно бросил пистолет к его ногам.

— Руки подними! — последовала новая команда.

Дин Гоуэр медленно поднял руки. Тощий старик, которого продавец клецок величал почтенным Цю, одной рукой взял двустволку наперевес, освободив другую, — ноги согнуты в коленях, спина прямая, чтобы в любой момент можно было выстрелить, — и поднял полицейский «шестьдесят девятый».

— Видал виды пистолетик-то! — презрительно заключил он, оглядев его со всех сторон.

— Разбираетесь в оружии, — не упустил возможности подмаслить Дин Гоуэр.

— Это ты верно говоришь, — расцвел старик и продолжал высоким и хриплым голосом с выразительной интонацией: — В свое время немало прошло через мои руки — стволов если не пятьдесят, то тридцать точно. И чешского производства, и ханьянские,[159]и русские пистолеты-пулеметы, и «томми»,[160]и девятизарядный винчестер… Это все длинноствольное. А из пистолетов — и немецкий маузер, и испанская полуавтоматическая «астра», японские восьмизарядники[161]и «куриные ноги»,[162]браунинги, кольты, этот тоже. — Он подбросил пистолет Дин Гоуэра в воздух и, вытянув руку, поймал на лету проворным и точным, совсем не по возрасту, движением. Голова, сплюснутая у висков, маленькие глазки, крючковатый нос, ни бровей, ни усов, ни бороды. Изрезанное морщинами, черное от загара лицо походило на ствол обгоревшего в печи дерева. — Девичья игрушка этот твой пистолет! — презрительно заявил он.

— Точность стрельбы у него ничего, — равнодушно проговорил следователь.

Старик снова осмотрел пистолет и авторитетно заявил:

— Метров с десяти еще куда ни шло, а свыше десяти — ни на что не годится.

— А вы, уважаемый, свое дело знаете.

Старик сунул пистолет Дин Гоуэра за пояс и хмыкнул.

— Почтенный Цю — старый революционер, — подал голос старик-продавец. — Он у нас в Цзюго приглядывает за мемориалом павших борцов.

— Неудивительно!

— А ты чем занимаешься? — спросил старый революционер.

— Я — следователь провинциальной прокуратуры.

— Документы предъяви.

— Украли их у меня.

— По мне, так ты беглый преступник!

— Похож, но это не так.

— А чем докажешь?

— Можешь позвонить секретарю вашего горкома, мэру, начальнику полиции, прокурору города и спросить, знают ли они следователя по особым поручениям по имени Дин Гоуэр.

— Следователя по особым поручениям? — хихикнул старый революционер. — Такого работничка, как ты, держат следователем по особым поручениям?

— Я пал от руки женщины, — произнес Дин Гоуэр.

Вообще-то он хотел сыронизировать над собой и никак не ожидал, что эти слова отзовутся резкой сердечной болью. Сам того не желая, он рухнул на колени перед продавцом клецок и стал окровавленными кулаками колотить по окровавленной голове, пронзительно вопя:

— Я пал от руки женщины, пал от руки переспавшей с карликом женщины…

Подошедший старый революционер ткнул его в затылок холодным дулом и громко скомандовал:

— А ну вставай давай!

Дин Гоуэр стал подниматься, глядя полными слез глазами на его черную продолговатую голову — словно встретил старого друга из родных мест. Так может смотреть на начальника подчиненный, а еще вернее, блудный сын, вернувшийся домой после долгих скитаний, — на отца. Расчувствовавшись, он обхватил ноги старика-революционера: