– Дуэйн, – говорит Холли.

И тут она тоже была права.

Мне видны мельчайшие мелочи[56]

Я уже легла, когда услышала калитку. Прислушалась. Больше ни звука. Но этот услышала. Попробовала разбудить Клиффа. Он лежал в отрубе. Поэтому я встала и подошла к окну. Большую луну разложило по горам, окружавшим город. Белая такая, вся в шрамах. Любому остолопу на ней лицо примерещится.

Света хватало, чтоб я все во дворе увидела – шезлонги, иву, бельевую веревку, натянутую между столбов, петунии, заборы, широко открытую калитку.

Но там никто не ходил. Никаких страшных теней. Все лежало в лунном свете, и мне видны были мельчайшие мелочи. Прищепки на веревке, например.

Я приложила руки к стеклу, от луны отгородиться. Еще немного присмотрелась. Прислушалась. Потом снова легла.

Но заснуть не могла. Вертелась и вертелась. Все думала о распахнутой калитке. Будто дразнится кто.

Ужасно слышать, как Клифф дышит во сне. Рот нараспашку, бледную грудь себе обхватил. Он занимал всю свою половину и почти всю мою.

Я его и так толкала, и этак. А он только стонал.

Я еще немного повалялась, пока не решила, что все без толку. Встала, надела шлепанцы. Пошла на кухню, вскипятила чаю, села попить у стола. Покурила Клиффову, без фильтра.

Было поздно. На время смотреть не хотелось. Я выпила еще чаю и выкурила вторую. Немного погодя решила-таки сходить запереть калитку.

Поэтому надела халат.

Луна освещала все – дома и деревья, столбы и провода, весь мир. Перед тем как сойти с крыльца, я заглянула на задний двор. Прилетел ветерок, от которого я запахнула халат.

И двинулась к калитке.

Возле заборов между нами и Сэмом Лотоном что-то треснуло. Я резко обернулась. Сэм опирался обеими руками на свой забор, там на два забора опираться можно. Поднес к губам кулак и сухо кашлянул.

– Вечер, Нэнси, – сказал Сэм Лотон.

Я сказала:

– Сэм, ты меня напугал. – Сказала ему: – Чего не спишь? Ничего не слышал? – сказала. – Кто-то мою калитку отпирал.

Он сказал:

– Я ничего не слышал. И не видел ничего. Может, ветер.

Он что-то жевал. Посмотрел на открытую калитку и пожал плечами.

Волосы у него серебрились под луной и стояли на голове торчком. Длинный нос высвечивался, морщины на большом грустном лице.

Я сказала:

– Что так поздно не спишь, Сэм? – и поближе к забору подошла.

– Хочешь, покажу кое-что? – сказал он.

– Сейчас зайду, – сказала я.

Вышла со двора и по дорожке – к нему. Забавно по улице ходить в одной ночнушке и халатике. Я еще подумала: надо попробовать запомнить, как это – ходить по улице вот так.

Сэм стоял у стены своего дома, пижамные штанины болтались высоко над бело-коричневыми штиблетами. В одной руке у него был фонарик, в другой – банка с чем-то.

Сэм с Клиффом-то раньше друзьями были. А как-то ночью выпивать стали. Слово за слово. Глядь, а Сэм себе уже забор построил, да и Клифф туда же.

Это уже после того, как Сэм потерял Милли, снова женился, снова стал отцом, оглянуться не успели. Милли была мне хорошей подругой, пока не умерла. Сорок пять всего ей было. Сердце подвело. Она как раз во двор въезжала. Машина катилась себе дальше, катилась, пока не пробила заднюю стенку гаража.

– Ты глянь, – сказал Сэм, поддергивая штаны и присаживаясь на корточки. Фонариком он показывал на землю.

Я посмотрела, вижу: червяки какие-то на земле съежились.

– Слизни, – сказал он. – Я им только что дозой засадил, – сказал и банку поднял, на «Аякс» похожа. – Они тут всё заполонили, – сказал, а сам во рту что-то ворочает. Потом голову на одну сторону склонил и выплюнул – вроде табак. – Постоянно следить надо, чтоб совсем на голову не сели. – Он посветил фонариком на банку, а в ней полно этих тварей. – Я приманку разбрасываю, а потом, как время есть, выхожу вот с этой дрянью. Сволочь повсюду расползлась. Просто убийство творят. Глянь-ка сюда, – сказал он.

И встал. Взял меня за руку, подвел к своим розовым кустам. Показал дырочки в листиках.

– Слизни, – сказал. – Куда ночью ни посмотришь. Я приманку раскладываю, а потом выхожу и загребаю, – сказал. – Ужасное это изобретение, слизень. Я их вот в этой баночке храню. – Он посветил фонариком под куст.

Наверху пролетел самолет. Я представила себе, как в нем сидят люди, пристегнутые к креслам, кто читает, кто смотрит вниз на землю.

– Сэм, – сказала я, – как там остальные?

– Прекрасно, – ответил он и пожал плечами.

Пожевал то, что он там жевал.

– Как Клиффорд? – спросил он.

Я сказала:

– Как обычно.

Сэм сказал:

– Я иногда, если за слизнями выхожу, в вашу сторону посматриваю. – Сказал: – Вот бы нам с Клиффом опять подружиться. Глянь-ка сюда, – сказал он и резко втянул в себя воздух. – Вот еще один. Видишь? Прямо где фонарик светит. – Он направил луч на землю под самым кустом. – Гляди, – сказал Сэм.

Я руки под грудью скрестила и туда наклонилась, где он светил. Тварь эта ползать там перестала и башкой по сторонам вертит. Тут Сэм на нее с банкой – и давай порошком посыпать.

– Склизкие твари, – сказал он.

Слизень елозил туда и сюда. Потом свернулся и выпрямился.

Сэм подобрал детский совочек, сгреб в него слизня и скинул в банку.

– А я завязал, знаешь, – сказал Сэм. – Пора уже. Сколько-то все так было, что я совсем ничего не соображал. В доме-то мы еще держим, да только меня уже не касается.

Я кивнула. Он посмотрел на меня и взгляда отводить не стал.

– Пойду я, наверное, – сказала я.

– Ну да, – сказал он. – Я сейчас тут закончу только, а потом и сам пойду.

Я сказала:

– Спокойной ночи, Сэм.

А он:

– Слушай. – Жевать перестал. Что у него там было во рту, он языком под нижнюю губу запихал. – Клиффу скажи, я привет передавал.

А я:

– Ладно, так и передам, Сэм.

Сэм запустил руку в серебряные волосы, будто хотел раз и навсегда их пригладить, а потом той же рукой мне помахал.

В спальне я сняла халат, сложила так, чтоб был под рукой. Не глядя на часы, пощупала, высовывается ли стебелек будильника. Потом легла, одеяло натянула, закрыла глаза.

И только тут вспомнила: калитку-то не заперла.

Я глаза открыла, смотрю в темноту. Клиффа потрясла. Он прокашлялся. Сглотнул. В груди у него что-то зацепилось, забулькало.

Не знаю. Я отчего-то вспомнила про тех тварей, которых Сэм Лотон порошком посыпал.

Еще минутку подумала обо всем мире снаружи моего дома, а потом мыслей уже не осталось, кроме той, что надо побыстрее уснуть.

Кулечки[57]

Сырой октябрьский день. Из окна моей гостиницы этот город на Среднем Западе виден слишком хорошо. Я вижу, как загораются огни в