Но он, кажется, еще сомневается. Значит, надо нане­сти еще удар. И Турецкий буквально в двух словах пере­сказал судье суть телефонного разговора Виктора Кожа­ного с подполковником Затыриным — этим-то матери­алом Рашид Закаевич разрешил ему воспользоваться при необходимости. Видимо, судья был отчасти в курсе — одна ж компания, а правильнее, шайка-лейка, наверня­ка что-то слышал. И оказался прав. Аргумент добил Слепнева, он понурился.

— Что вы будете со мной делать? — тихо спросил он.

— Лично я обещаю вам добиться, чтобы вас вышвыр­нули с позором из судейского клана и отдали под суд. Я недаром сегодня спросил вашего дружка Керимова, от­куда у вас все эти дворцы-замки. Вы успели у мэра обсу­дить и эту тему. А я в этой связи в свою очередь постара­юсь сделать так, чтобы вопрос о конфискации нажитого преступным путем имущества стал для вас и ваших при­ятелей самым насущным и острым в оставшейся жизни. Чем занимается сейчас Ираида Михайловна?

Слепнев вздрогнул так, будто его сильно ударили.

— А... а... какое отношение?.. Она ничего не знает!

— Самое прямое. А раз, говорите, не знает, я просто уверен, что ей будет безумно интересно узнать, какая судьба ее ожидает в ближайшем будущем.

— Я умоляю!.. Она... это... она спит! Рано ложится, — нашелся судья.

— Гурген Самсонович, проверьте, — обратился Турец­кий к Филе.

— Что? Что он хочет с ней делать?! — почти взвизг­нул Слепнев.

— Успокойтесь, уж насиловать-то ее никто не соби­рается, эту вашу кариатиду. Тьфу, прости господи... Все же посмотрите, Гурген.

Филипп, пошарив по карманам безвольного судьи, вынул ключи и неслышной тенью скользнул прочь из беседки. Дело сделано, и оставлять в пиджаке судьи сво­его «клопика», Агеев не собирался. А найти в доме тви­довый пиджак — невелика проблема, не такому учили...

Хозяйка спала где-то на втором этаже, оттуда доно­сился ее могучий храп.

Дверь бесшумно закрылась за Агеевым. Поворачивать в замке ключ он не стал, лишний шум был не нужен. И когда вернулся в беседку, кивком головы показал Турец­кому, что все в порядке, дело сделано.

— Вы поняли, что я вам сказал? — суровым голосом завершил, видимо, свой разговор с судьей Александр Борисович.

— Я понял, — коротко согласился тот.

— Одно только слово, и я вас — вот с его помощью, — Турецкий показал рукой на Филиппа, — раздавлю и раз­мажу по земле как последнюю гниду.

— Гниды обычно маленькие бывают, — серьезно вста­вил Филя.

— Вот и я про то. Одно слово, запомните! Один звук! И все, что вы мне рассказали, станет достоянием ваших подельников. А они уж вас не пощадят, можете мне по­верить.

— Я обещаю, — тонко пропищал Слепнев. — Но и вы...

— А я вам ничего не обещал! И не собираюсь. Просто повторяю: заткнуть свою пасть — это исключительно в ваших личных интересах. А теперь мы уходим, а вам я советую пойти и помыться, от вас воняет. Пошли, Гурген Самсонович.

— Ну что он? — спросил Филипп, когда они вышли за ворота.

— Полное ничтожество. Но я его, кажется, дожал. Будет молчать. Ну а если не сможет...

— Отдадим на съедение? — усмехнулся Филя.

— Этого, как я понял, он и боится больше всего...

...Утром, делая вместе с Поремским зарядку на откры­том воздухе, Александр Борисович увидел подходящую к ним директрису пансионата — полную, представитель­ную и вполне еще симпатичную даму в тугом, отглажен­ном белом халате. Вид у нее был весьма озабоченный.

— Вы не слышали ужасную новость? — В глазах ее ощущение кошмара явно перемешалось с непонятным восторгом.

— Что случилось? — Турецкий так и застыл с откры­тым ртом.

— Да с утра уже только об этом все и говорят! Ночью застрелился судья Антон Захарович Слепнев. Он часто сюда приезжал отдыхать. — Она вдруг отвела глаза в сто­рону. — Очень был... хороший человек.

— А почему? — глупо спросил Александр Борисович, переглянувшись с Поремским, который тоже прекратил упражнения.

— Да кто ж знает? — Мадам была рада обсудить «ужас­ную новость» с посторонними людьми. — А может, и не сам, вполне, я думаю, могли с ним расправиться и бан­диты, которых он постоянно преследовал...

— Могли и бандиты, — согласился с ней Поремский. — А самому-то зачем? Какая причина? Вот вы, ми­лая, приятная женщина, что скажете?

Турецкий непроизвольно отвел глаза, а в директрисе вдруг проснулось запоздалое кокетство:

— Ну, знаете ли, мужчины, причины у вашего брата бывают очень разные. Очень! — резонно заметила она, сама не догадываясь, насколько точно попала в цель.

Показалось, что они подошли к какому-то критичес­кому рубежу, после которого ситуация начала стреми­тельно обостряться и одновременно проясняться. При­чем в разных направлениях.

Первым позвонил из областного центра Грязнов и сообщил потрясающую новость.

Разговор с Седлецким по поводу объявления сбежав­шего Умара Умарова в федеральный розыск практичес­ки немедленно возымел свое действие. Сегодня на рас­свете позвонил дежурный по ГУВД и попросил у Гряз- нова разрешения дать его телефонный номер майору Умарову, который хочет сообщить что-то важное и сроч­ное. Позвонивший следом майор не стал тянуть вола, а с ходу сделал заявление: он готов немедленно прибыть туда, куда ему укажет генерал Грязнов, чтобы сделать чистосердечное признание.

Естественно, Славка велел ему явиться в гостиницу, к себе в номер, где и допросил.

Умаров поступил, со своей точки зрения, абсолютно грамотно. Он обвинил во всех смертных грехах городс­кое руководство Воздвиженска, которое, по существу, само распорядилось силами ОМОНа в своих собствен­ных, как показали события, интересах.

Нет, майор не снимал вины и с себя как командира специального подразделения. И его вины не смягчало даже то обстоятельство, что он фактически ничего не видел и лично не принимал участия в задержаниях и из­биениях, которые, к сожалению, имели место. Сам же он, оказывается, всю ночь прогостевал, считай — про­пьянствовал в доме подполковника Затырина, своего ста­рого знакомого, полагая, что его, майора, присутствие на зачистке совсем не обязательно. Ничего необычного делать его сотрудникам не предполагалось. Они только задерживали тех, на кого указывали местные блюстите­ли порядка, а уже те сами допрашивали задержанных и сообщали им об административной ответственности за разного рода нарушения. А то, что произошло на деле, в буквальном смысле его страшно шокировало. Даже ис­пугало. Вот он и проявил слабость, по причине которой несколько дней не являлся на службу.

И подаваться в бега Умаров тоже не предполагал. Просто был в глубоком расстройстве, можно сказать, даже в шоке от нараставших слухов. Но теперь он четко осознал свою глубокую вину и явился, чтобы принять любое наказание, которое положено по закону за подоб­ного рода превышения. Этого он хоть не скрывал, на­звав вещи своими именами.