сказалась – точнее, свидание с Таонга в мире снов. Накато осмелела. Не укоротит свой же язык – быть беде!

Она развела воду, чтоб была теплой, но не обжигающей. Впереди – долгий вечер. Ей нужно помочь ведунье вымыться, одеться и причесаться.

После – сопровождать ее на пир. Должен ведь кто-то прислуживать ей! Наверняка она захочет видеть рядом преданную служанку, к которой привыкла за долгие декады. А пир продлится аж до самого утра. Поспать нынче толком едва ли удастся – хорошо, если прикорнет ненадолго перед рассветом. А после – снова беготня.

Накануне два кочевья расположились в широкой лощине меж пологих холмов.

Подготовка к пиршеству началась затемно. Рабы в обоих кочевьях еще до рассвета принялись носиться, как ужаленные. Даже Накато пришлось принять участие в общей беготне – каждая пара рук была на счету!

Лишь теперь, много спустя после полудня, она добралась до своей госпожи.

Та, как девушка и ожидала, оказалась до крайности раздражена. Теперь ей все было не так и не эдак. То воду служанка плескала слишком небрежно и грубо. То волосы намыливала слишком долго. То смывала и попала ей в глаза. Рамла ворчала и прикрикивала нетерпеливо. Накато оставалось лишь молчать.

То ли еще будет, как дело подойдет к закату, когда нужно будет идти в самый большой из пиршественных шатров! Рамле ведь предстоящие торжества поперек горла.

Любопытно – ведунья сама захотела быть на пиру, или это Фарадж настоял, чтобы и она явилась? Не спросишь. Точнее – спросишь, да затрещину и схлопочешь. Больно надо! Да не так это и важно – обыкновенное любопытство.

Прическу Рамла потребовала ей сделать высокую, изысканную. И украсить едва не всеми драгоценностями, что нашлись у нее.

Руки от запястий до локтей и выше скрылись под браслетами. Под длинными многочисленными нитями крупного жемчуга не видно сделалось синей туники с расшитым цветными бусинами воротом, которую Накато пришлось искать, повинуясь капризу госпожи.

Пояс ведунья долго выбирала, все не могла решить – какой же украшен лучше: расшитый сплошь золотом или мелкими бирюзовыми бусинами.

Наконец остановилась на широком, расшитом разноцветным шелком, спускающемся чуть не до пола длинными концами.

Поверх всего это великолепия накинула плотную тяжелую накидку – до пиршественного шатра предстояло пройти по кочевью. А пурга все мела – пусть порывы ветра здесь, под защитой холмов, и были куда тише, чем в открытой степи.

Поняв, что прическу разрушит или тяжелая стеганая накидка, или ветер, Рамла в гневе топнула ногой. И велела Накато идти за рабами и носилками – не обязана она, шхарт, шагать сама!

Так и вышло, что будущая жена Фараджа подошла к пиршественному шатру своими ногами, а Рамла выбралась из плетеной кибитки, которую пронесли через стоянку четверо дюжих рабов.

Две женщины чуть не столкнулись у входа в пиршественный шатер.

Они вполне могли бы и сцепиться в споре – которая из них первой должна зайти. Но меж ними удачно вклинился Бомани, подхватил бесцеремонно Рамлу под локоть, принялся расспрашивать о какой-то безделице.

Накато видела, как госпожа побелела – однако грубить Бомани она не посмела. Во-первых, сама же старательно его столько времени задабривала. Во-вторых, вел он себя с исключительным почтением.

Пришлось замедлить шаг, и будущая жена Фараджа скрылась под пологом вместе с отцом.

- Теперь и мы можем идти, - мягко проговорил Бомани. – Ты нынче прекрасна, ведунья – как никогда.

- Льстец, - швырнула с раздражением Рамла и шагнула под полог.

Накато скользнула следом. Она впервые видела, чтобы шатер раскидывался настолько широко – внутри мог бы поместиться небольшой загон для страусов.

На подушках сидели уже гости – самые сильные и богатые воины из обоих кочевий, а на головном месте – оба вождя. Рядом с вождем дружественного племени – его ближайший советник, а рядом с Фараджем – дочь этого советника. Бомани досталось место чуть дальше. Для Рамлы приготовили отдельное место – с пышными подушками, на небольшом возвышении. Других женщин в шатре не было – только служанки, подававшие пищу и несколько музыкантш, перебиравших негромко струны нгомби. Танцовщиц не было – видно, пока не пришло их время.

Рамла уселась на свое место, Накато поместилась рядом и чуть позади.

Сбоку она видела, как застыло лицо шхарт. Видно, та изо всех сил сдерживала гнев. Что ей не понравилось – то, что новая жена Фараджа зашла первой? Или то, что ее собственное место оказалось очень уж далеко от главы кочевья?

Девушка слегка вздохнула. Пир будет продолжаться всю ночь. И недовольство Рамлы – тоже. А то и дольше.

Вот Фарадж поднял медный кубок, украшенный выбитыми на мягком металле узорами, и собравшиеся за столом примолкли. Вождь заговорил о новых временах и будущем, что ожидает народы степи. О том, как важно союзникам держаться вместе.

Накато навострила уши. Такие речи звучали в степи редко. И уж если звучали, так за ними, сколько она помнила, непременно следовала резня.

Помнится, минул год или два, как ее продали в шатер двоюродного брата. И точно такой же пир устроили главы трех или четырех кочевий. Говорили о мире и дружбе, о союзах и помощи друг другу.

Да, ровно то же все и было – только тот пир пришелся на весну или начало лета.

Много красивых слов было произнесено на том пиру. Так же, как и на этом. Вон, вождь союзного племени поднимает свой кубок, чтобы произнести ответную речь. Совсем, как тогда – много лет назад.

Помнится, тогда наутро обнаружился не один десяток трупов с перерезанным горлом – в каждом племени не досчитались кого-то из сильнейших. Даже вождя одного из племен прирезали.

И наутро началась резня – вчерашние союзники выясняли, кто из них оказался более подл. Любопытно – в этот раз так же будет?

Всего два племени – и вождей всего двое. Так что, если поутру за пиршественной трапезой найдутся тела с перерезанным горлом, сомнений не останется: чья же это заслуга.

Любопытно: Амади на это и рассчитывает?

Ей он никаких приказов не давал – так что ей, по всей видимости, делать ничего и не нужно. Ни самой резать кого-то во сне, ни мешать делать это другим.

Задумавшись, она забыла подлить вовремя напиток в кубок Рамлы.

Видимо, та с самого момента столкновения у входа кипела от злости. Вот и подвернулся повод эту злость выплеснуть. Ведунья, развернувшись, отвесила Накато увесистую затрещину. И та, от неожиданности не удержавшись, кувыркнулась прямо на скатерть.

Кувшин с напитком