Приняв ванну, мокрую махровую простынку полагалось сложить вчетыре раза – именно в четыре – и повесить на специальную никелированнуювешалку. Причем нижний край простынки нужно было выровнять параллельно полу…Впрочем, так же требовалось поступать и после мытья рук. Павлик не делал жене никакихзамечаний, он просто молча входил после нее в ванную комнату и принималсяперевешивать полотенчики, которые Лизавете ни разу не удалось пристроить какположено.

Лизино терпение лопнуло, и она подала на развод. Павелоказался интеллигентным до конца. Никаких свар он не заводил, а простопристроился на работу в Германии и уехал из России, оставив Лизаветухозяйничать в квартире. Та радостно жила, как хотела, не обращая особоговнимания на порядок.

– Чего же ты сейчас ревешь? – удивилась я.

– А ты представь себе, – взвизгнула Лиза, –прихожу сегодня домой, иду в ванную, а там, а там…

– Что? Что?

– Полотенца по линеечке выровнены, мыло лежит точно вцентре мыльницы, и все мои кремы по росту расставлены, – причиталаЛизка, – значит, Пашка вернулся. Нет, домой не пойду, останусь у вас, воттут на коврике. Не могу жить в идеальном порядке!..

– Скажи мне спасибо, – сказала Ирина, – и,пожалуйста, вешайте полотенца аккуратно, вот так, как сейчас!

Я посмотрела на идеально развешанные полотенца и вздрогнула.Нет, это ужасно!

На Слободскую улицу я приехала к одиннадцати утра. Онанаходилась в самом центре и тянулась от Таганской площади вниз. Самая настоящаястаромосковская улочка, тихая и какая-то провинциальная, заставленнаяневысокими домами. Есть в нашей столице подобные заповедные местечки. Возлестанции метро «Таганская» шумела веселая летняя толпа, вовсю торговалипалаточники, лотошники и несколько супермаркетов. Но стоило свернуть за уголбольшого серого дома и пройти метров сто, как перед глазами возникала совсемдругая картина.

Между могучими деревьями были натянуты веревки, на которыхсохло белье. Возле ободранных цельнометаллических качелей стоял большойдеревянный стол, вокруг которого сидели несколько мужиков; чуть поодаль наскамеечке устроились две старушки с вязаньем, а из окон кирпичной пятиэтажкидолетал хриплый басок: «Человек в телогрейке…»

Я подошла к бабулям и поинтересовалась:

– Это Слободская, восемнадцать?

– Она самая, – вздохнула бабуся с ярко-краснымноском на четырех спицах, – ищешь кого?

– Квартира девять в каком подъезде?

– Кто у нас там проживает? – спросила втораябабка, тоже с носком, но серым.

– Сироткин Яков.

Старухи разом вздохнули, но промолчали. Судя по их мгновенноподжатым губам, я поняла, что они знают о нужном мне человеке много «хорошего»,и спросила:

– Можно присяду, а то ноги болят.

– Нонче молодые совсем гнилые, – резюмировал«красный носок».

– Да уж, – вздохнул «серый». – Мы работали подвенадцать часов, у станков стояли – и ничего. Пылища летит, шум, грохот… Такеще после смены на танцы бежали. А нонешние, тьфу! Сядут у телевизора, каккули, – и конец!

– Работа у меня тяжелая, – вздохнула я.

– И чем занимаешься? – полюбопытствовала перваябабулька.

– Раньше уважаемым человеком была – учительницей, атеперь – вот, – потрясла я коробкой с миксером.

– Торгуешь, что ли? – спросила вторая старушка.

– Не, призы раздаю.

– Призы?

– Ну да, – словоохотливо принялась яразъяснять, – на биржу попала, год пособие платили, потом перестали, ну икуда податься? Пришлось в фирму, торгующую бытовой техникой, пристраиваться.Они всяческие акции устраивают: то в магазинах образцы бесплатно раздают, тодве покупки вместо одной вручают, а теперь вон чего придумали: компьютер поМоскве двадцать адресов наугад выбирает, и людям этим приз положен. Бегаю,раздаю… Вы радио УКМ-80 слушаете?

– Нет, – ответили хором растерянные бабки.

– Жаль, – пригорюнилась я, – там все времяпро победителей вещают.

– А приз-то какой? – взволнованно спросила втораябабуся. – Хорошее чего или так – ерунда?

– Сегодня миксер, – ответила я, показываякоробку, – с насадками, видите тут на картинке: метелочки и взбивалочки,еще ножик… Он может и мясорубкой работать, вернее мясорезкой, сырое мясо невозьмет, зато отварное за милую душу…

– Да, – завистливо протянул «красныйносок», – повезло Клавке, дорого стоит игрушечка, ей такую ни за что некупить…

– Это у ей единственное везение за всю жизнь,Зина, – ехидно отозвалась вторая бабка, – пусть уж порадуется. Ежелимне такая вертелка понадобится, внучок сразу две припрет, а тебе дочка купит.Нам нет нужды призов дожидаться.

– Правда твоя, Варька, – отозвалась Зина, – аКлавка – бедолага…

– При чем тут какая-то Клава? – вклинилась я в ихразговор. – Миксер положен Сироткину Якову Петровичу.

– Петровичу, – хмыкнула Зина, – кто же егокогда по отчеству величал? Яшка – и все, рылом на Петровича не вышел,уголовник!

– Почему уголовник?

– А хрен его знает, такой уродился, – довольнозлобно отозвалась Варвара, – еще когда в мальчишках бегал, всякие гадостиделал.

– То чернилами белье во дворе обольет, – перебилаее Зина, – то бачок мусорный подожжет, а уж как подрос…

– Житья не стало, – докончила Варвара, –прямо на лавочке посидеть было страшно. Какие-то парни вечно к нему бегали,морды уголовные. Устроятся тут с гитарой и давай голосить до полуночи. А у насдвор рабочий, людям будильники на смену в шесть утра трезвонят, им выспатьсянужно…

– Так сказали бы ему!

Зина глубоко вздохнула:

– Николай из 82-й сказал, так какие-то подстерегли егоу гаражей и так ему нафитиляли…

– У нас, прям, праздник был, когда его посадили, –добавила Варя, – как выпустят, так он к матери, дня два пьет, а потом застарое.

– Ну, пил он чуть-чуть, – пояснила Зина, –напраслины не надо. Так, пивка немного, не то что наши.

– Зато воровал! – взвилась Варя. – Мой сынхоть и пьет, но нитки чужой не возьмет.

– Это верно!