истории вопросами: вот она упоенно рассказывает про свадебные наряды герцогини Иззу, но неожиданно, не закончив фразу, кидается к Карибу с расспросами о его странствиях. Путешествовал ли он морем? Видел ли загадочные постройки, чьи стены сходятся на вершине в одной точке?

Кариб кивал.

Элая заметно захмелела. Её пальчики пробежали по ноге Кариба, от бедра к колену, потом поднялись к животу. Кариб замер, чувствуя как набухает плоть под обтягивающими шоссами. Он видел её волосы, разметавшиеся по его животу, и мог лишь гадать, как сейчас выглядит её лицо.

— У тебя было много девушек? — её рука опустилась на возбуждённый член, сжала его через ткань.

Кариб прикусил губу, тяжело выдохнул. Элая принялась осторожно его ласкать.

— Нет, — ответил Кариб, напряжённый и скованный.

— Зачем ты меня обманываешь? — Элая на секунду повернулась к нему, и он увидел улыбку и вызов на красивом лице. Вьющиеся русые волосы своевольными прядями ложились на белую кожу, скрывали левый глаз и часть губ. Когда Элая вынула шпильки, распустив длинные волосы, они словно перестали принадлежать ей, стали чем-то самостоятельным и живым — неуёмным водопадом, лианами из шёлковых нитей.

— Это правда, — сказал он. — Ни одной.

Кариб не врал. В свои двадцать четыре он оставался девственником. Невинные ласки с Элаей — поцелуи у стен города, осторожное изучение тел друг друга жаркими руками — так и остались единственной близостью. Он повидал много стран, много женщин: смуглых амазонок с чёрными, как уголь, сосками, предпочитающих в одежде лишь набедренные повязки; развязных портовых шлюх, возбуждающихся от звона монет; утончённых миниатюрных красавиц с раскосыми глазами в далёкой империи воинов, в которой он три года обучался боевым искусствам, из которой привёз свой меч. Несколько раз он слышал признания в любви. И как мужчина, порой страстно желал хоть несколько минут владеть чужим теплом, слиться в плотское кольцо, забыться. Но каждый раз отказывался, проходил мимо, слыша смех, упрёки или грязные обвинения в мужском бессилии или извращённости.

Так получалось. Что-то мешало ему. Он пытался представить, как тонкие пальцы коснутся его обнажённой груди, чьи-то губы прикоснутся к его щеке, а перед мысленным взглядом возникала когтистая лапа, рвущая кольчугу, полосующая плоть, покрытая кристаллами льда звериная морда… и этот холод свирепого дыхания, который промораживал костный мозг. Он не врал себе, что отказывается от плотских утех из-за любви к Элае, он даже не был уверен — любит ли её, равным счётом ничего не зная об этом загадочном чувстве, не имея даже мизерного опыта, не будучи сильным в словах и самокопании, лишь храня влечение к девушке, брата которой он убил. Убил ударом в спину, пока тот — оно, Спящий — расправлялся с тремя солдатами.

— Тебе нравится? — спросила Элая, продолжая двигать рукой вверх-вниз.

— Да, — выдохнул Кариб. Член болезненно ныл. Эта приятная болезненность и понимание происходящего выветрили из головы мужчины все мысли.

— Не верю, — смеясь, сказала Элая. Её руки оторвались от очага возбуждения, принялись за пояс. Об этом Кариб только догадывался по ощущениям — спина и голова девушки закрывали происходящее действо внизу его живота.

— Мне продолжать?

Он не понимал, о чём она говорит. Рассудительность покинула его, мысли-пауки разбежались по углам, затаились в полумраке. Голос девушки словно пробивался сквозь водную гладь.

— Да, — слабо сказал он.

— Я так ждала…

Элая резко вскочила на ноги, принялась расшнуровывать рукава.

Кариб заморгал. Его штаны были приспущены, и он с удивлением — будто впервые — увидел налившуюся кровью головку его мужского достоинства.

Она уже освободилась от юбки, стянула котт. Ошарашенный Кариб попытался искушённо улыбнуться, но лицо не повиновалось. Элая стояла перед ним обнаженная — белая стройная богиня, с опущенными руками, — только прозрачные сумочки, поддерживающие груди, оставались на теле.

— Я тебе нравлюсь? — Элая покрутила бёдрами, прикрывая ладонями треугольник лобковых волос.

— Да, — как заклинание повторил он.

Она опустилась на колени и поползла к нему на четвереньках.

— Многие из вас не понимают, с кем придётся сражаться, — сказал градоправитель Гиф, сидя во главе длинного стола.

— А ты сам понимаешь? — спросил худой и длинный как жердь мужчина с красными глазами. В нём угадывалось хладнокровие наёмника.

— Я понимаю, что оно убило моего сына, — градоправитель свирепо глянул на наёмника. — Забрало его тело, выпотрошило и использовало, как куклу.

— Так куда делся этот монстр? — спросил рыжеволосый воин.

— Он снова заснул, — сказал Кариб.

— Хватит этих сказок, — рыкнул рыцарь с перебитым носом. — Если он спит, давайте наведаемся к нему в гости и порубим в кроватке. А?

Многие из собравшихся рассмеялись.

Принесли зажаренного на вертеле кабана и несколько бочонков пива.

— Он бестелесен, но когда проснётся, новое тело — вопрос времени.

— Откуда ты такой умный? — обратился к Карибу Перебитый Нос. — Гляньте-ка, как меч чудно носит — к спине прилепил.

Кариб никак не отреагировал.

— Хватит шуток, — Гиф ударил кулаком по столу. — В ту ночь, пять лет назад, выжил один юноша. Он видел достаточно, он слышал слова монстра.

Кариб молчал, не смотрел на градоправителя. Тот не узнал его — даже к лучшему. Узнает ли Элая?

Из-за спины Гифа появился солтыс. Переминая в руках грязную шляпу, толстяк нагнулся к градоправителю, зашептал. Мужчина в резном кресле из чёрного дерева хмурился и, то и дело, кивал словам солтыса.

Кариб, соседствующий за столом с пятью латниками, напряжённо наблюдал за беззвучной беседой.

— Вещун в одной из деревень вдоль Сумрачного тракта предсказывает возвращение Зла, — сказал градоправитель, когда солтыс шагнул назад. — Он вещает о пробуждении и демоне, имеющем много тел. Вещун говорит: «Завтра. Ночью».

— Очередной сумасшедший старик!

Гиф отёр ладонью гладковыбритые щеки.

— Это не старик, а девочка. Ей двенадцать, и она слепа от рождения. Но видит больше многих из вас, видит далеко…

— Вы утверждаете, что ваш Спящий не имеет тела, — сказал наёмник. — Так что же мы должны убить?

— Я не знаю… — Гиф осунулся. — Возможно, своего товарища, которым завладеет демон. Возможно, на этот раз он явится в истинном обличии.

— Пойди — не знаю куда, убей — неизвестно кого, — сказал Перебитый Нос. — А как же ваша слепая девочка? Она что-нибудь говорит о том, как убить гада?

По левую руку от него бритоголовый детина звучно отрыгнул. Хлебные крошки сыпались из приоткрытого рта.

Гиф подозвал рукой солтыса.

— Сейчас толстый споёт, — сказал Перебитый Нос и хохотнул.

— Говори, Друт.

— Слова Зрячей очень путанны, что есть, то есть… — солтыс прочистил горло. — «Смерть явившемуся» — кричала она и тряслась на ларе. Что-то про огонь внутри. Про две руки в одном рукаве. Про жертву. Про реку снов. Странно всё это, что есть, то сеть. Странно и дико, господа хоро…

Гиф поднял руку. Солтыс замолчал.

— Он проснётся. Я верю, — сухо сказал градоправитель. — А если вас интересует только золото — верьте в него. Убейте эту тварь хоть с верой в пятируких гномов и зелёное солнце. Главное, убейте.

— Что там насчёт твоей дочери? — спросил один из латников. — Говорят, она часть награды.

Кариб сжал кулаки.

— Враньё, — сказал Гиф. — Повешу каждого, кто распускает подобные слухи.

— Где хоть ждать появления Спящего?

— В старой крепости на севере.

— Решили переехать после резни? — вставил кто-то.

Гиф обвёл присутствующих злым взглядом.

— Прячьте глаза, если увидите его душу, — сказал Кариб.

— А как она выглядит? Призрачный медведь или огненный шар?

Снова смех.

— Так на сколько золотишка расщедрился король?

Они лежали обнажённые, не обращая внимания на кусачую мошкару.

Около часа назад он в первый раз излился в Элаю, впившись губами в её влажное плечо. Он думал, что семени не будет конца, но оно закончилось, и спустя несколько минут желание снова овладело Карибом. Элая не сдерживала стонов и криков, и это ещё больше заводило его. Как обнажённые греческие боги, они сплетались, танцуя на краю сладкого любовного изнеможения.

«Это самый загадочный инструмент, самое убийственное оружие…