В листве пели птицы. Грустно. Красиво.

Она целовала шрамы на его груди, что-то шептала.

Представлять её в объятиях других мужчин, было выше его сил. Она была с ним, в его объятиях… этого достаточно.

— Я — твоя, — шептала она.

И он смеялся, искренне, чисто, глядя, как она собирает полевые цветы и кидает их на покрывало — их любовное ложе.

Кариб вытряс на язык последние капли вина и отставил кувшин. Почти весь песок пересыпался из верхнего конуса в нижний.

В дверном проёме возникла могучая фигура.

— Не против компании? — спросил воин. Он был одет в меха, из-под круглого шлема с двумя изогнутыми короткими рогами падали на плечи рыжие волосы.

— Через несколько минут полночь, — сообщил Кариб.

— Бес с ней, — махнул рукой рыжий. — Отвлекут — так отвлекут. Как хоть появится этот Спящий, если соизволит, не слыхал? Во что веришь?

— Он проснётся в теле…

— Одного из нас?

Кариб кивнул.

— Этому чудищу придётся хорошо попросить подвинуться, — усмехнулся рыжий. Сел на пол напротив Кариба, положил двуручный меч по правую руку. Он походил на научившуюся передвигаться скалу — сидя, возвышался над собеседником на полторы головы.

— Вина не осталось?

— Нет.

— Оно и к лучшему. Отпразднуем, когда закончится веселье.

— Не страшно? — спросил Кариб.

— Не обижай, друг, — громыхнул здоровяк. — Старого Гронга не испугаешь даже желудком дьявола.

— Издалека приехал?

— Не близко, — сказал рыжий. — Ты тоже не похож на местного.

Все песчинки пересыпались на дно часов. Кариб посмотрел на стеклянный сосуд, напрягся, словно ожидая, что тот взорвётся.

За стенами башни не стихали разговоры, тени от костра кидались на стены.

Кариб повернулся к здоровяку.

При дыхании изо рта рыжего вырывались облачка пара.

— Как же холодно, — сказал здоровяк. — Ад, должно быть, вовсе не полыхающая огнём бездна, а огромный ледник, где ночует эта тварь.

Он ухмыльнулся, заглянул Карибу прямо в глаза.

Неожиданно его лицо изменилось, ухмылка исчезла, рот исказило судорогой.

— Лёд… — Глаза здоровяка заиндевели и растрескались. Он дёрнулся назад, хватаясь за меч. Ледяная маска, в которую превратилось лицо, треснула и начала осыпаться. Нечто, ворвавшееся в тело мужчины, обнажалось под замёрзшими лоскутами.

— Ад и есть лёд! Свалка окоченевших тел, в которых теплится жизнь! — прорычало существо. — Много замороженной пищи!

Кариб увидел изогнутые наружу жёлтые клыки, которые продолжали расти, вытягиваться, выдавливая человеческие зубы с раскрошившейся эмалью; бугрящийся череп, меняющий форму, как сосуд, раздуваемый стеклодувом.

Кариб выждал ещё несколько секунд. А когда двуручный меч в раздутой и покрытой белой шерстью руке качнулся в его сторону — атаковал.

Он почти невидимым движением выхватил меч, при этом резко подпрыгнул с колен вверх и ударил в прыжке. Ужасно изменённое тело рыжего упало на пол с разрубленной головой. Тварь несколько раз дёрнулась и затихла. Кариб вогнал клинок в грудь, провернул. Отскочил к стене от беспощадного холода, который исходил от тела. Казалось, что веки примерзают к глазным яблокам.

За спиной надрывно откашлялся гром, сплюнул во двор разрушенной крепости парочку молний. На секунду комната вспыхнула ярким белым светом. Кто-то вскрикнул. Кариб не обернулся.

Держа меч перед собой, остриём в сторону неподвижного чудовища, он ждал. Обратная метаморфоза заняла две-три секунды — звериные признаки исчезли, кости уменьшились до человеческих размеров и пропорций. Когда изменения закончились, посреди комнаты лежал освежёванный труп, покрытый тонкой коркой замёрзшей крови, словно хрустальным саркофагом, что повторял контуры тела. Осыпавшаяся кожа покрывала доски и походила на битый фарфор.

Над мертвецом в воздух поднялось бесформенное облако из снежной пыли. Оно колебалось, то сжимаясь в подобие сферы, то растягиваясь колючками от центра во все стороны.

Кариб вжался в стену, медленно двинулся от окна.

Бестелесная сущность Спящего пробудилась от пятилетнего сна — а Кариб был уверен, что облако перед ним именно это и есть — и бросилась в его сторону. Он упал на пол, зажмурив глаза. Обжигающий холод лизнул затылок.

Кариб чувствовал, как душа Спящего ощупывает его, обмораживает кожу. Стиснул зубы, не поднимая век — не давая демону проникнуть внутрь через глаза. Тяжело выдохнул, когда дух отпрянул, бессильно, не способный долго прикасаться к тёплому человеческому телу. Радааб оказался прав — со Спящим можно бороться, у любого зла есть ограничения. Тварь выбрала для пробуждения тело рыжего, но теперь вынуждена искать новый сосуд, уже не способная оставаться незамеченной.

Какое-то время человек не открывал глаза.

Потом перевернулся на спину, выставляя вперёд бесполезный клинок. Осторожно приоткрыл веки.

Ничего. Рой белоснежных мошек исчез.

«Надо было впустить его сейчас», подумал он. Но страх двигал его телом. Будет ли у него ещё один шанс?

А затем внизу снова закричали: яростно, удивленно, отчаянно. Сразу несколько человек. Так кричат, когда не могут понять, с чем или кем надо сражаться, и когда — немного спустя — осознание врага не приносит облегчения, а ещё больше размазывает пятна страха по стенкам сердца.

— Оно вошло в Кригана! Боже! — надрывно сообщил мужской голос: чернильным тучам, сырым камням и людям во дворе.

Кариб услышал и обрывок другого крика: «Он во что-то превращается, не подхо…» Кариб бежал вниз по лестнице.

Радааб сидел у камина. Сморщенный старик с голубыми глазами, в которые лучше не заглядывать — слишком глубоко и до судороги непостижимо.

Кариб покорно ждал ответа. Он рассказал свою историю — оставалось ждать.

Старик протянул руки к огню, язычки пламени кинулись к узловатым пальцам, облизали их, отпрянули, будто признавшие своего псы.

— Демон, о котором ты рассказал, не так уж и силен, — начал Радааб, — пока окончательно не выбрался из своей колыбельной. Он один из Спящих, запертая между реальностями сущность. Кто и как заточил его — нам не узнать. Скорей всего, прошло много веков или тысячелетий, на месте его гробницы выросла крепость, впитала в землю достаточно крови и боли, чтобы пробудить зло.

— Его сдерживают стены?

— Нет. Камень не удержит демона. Амулеты, магические артефакты по периметру, возможно. Но время властно над всем, даже магией. Оно впитывает, рассеивает, поглощает.

— Почему Спящий не пытался уйти?

— Зачем? Он не знает страха, — старик усмехнулся беззубым ртом. — Он был голоден, жаждал крови. Древние демоны очень кровожадны, они не стратеги, а хищники. Самые страшные звери, монстры с неутолимым голодом. Он слишком долго плавал в пустоте сна, чтобы думать о передышке, совершенствовании своей новой плоти, восстановлении сил. Его дух взял первое попавшееся тело. — Старик заметил, как Кариб стиснул челюсти. Спросил: — Это был твой друг?

Кариб кивнул. Да, его друг. Брат Элаи. Спящий изувечил его, вывернул наизнанку, превратил сердце в осколок льда. Он перебил и сожрал более десятка, пока хоть кто-то взялся за меч. Среди людей, вышедших против зла, был девятнадцатилетний Кариб. Слава богу, Элаи не было в крепости, не было даже в городе.

— Тёмные сущности, — продолжил старик, вытянув ноги к камину. — Реальность людей — пастбище для них, мы — овцы. Когда-то они поедали целые стада вместе с копытами. Но на любом пастбище есть забор, и есть стрелы, которых стоит опасаться непрошеным волкам. Всегда существуют сдерживающие условия. Иначе — хаос.

— Разве, зло не жаждет хаоса?

— А разве ты не жаждешь прожить как можно дольше, быть сытым и счастливым? Но тебя не спрашивают. Их тоже. Они не всесильны, не отцы всего сущего. Но ты пытаешься понять то, что за гранью человеческого понимания.

— А вы понимаете?

— По-твоему, я не человек? Я лишь собираю и раскладываю по полочкам, пытаюсь разложить. Иногда эти знания помогают сделать из куска дерева — стул, иногда — сдержать нечто, рвущееся в наш мир.

— Почему пять лет? И почему он снова заснул, когда наступило утро?

Кариб вспомнил, как умирал демон, разрубленный пополам его клинком… умирало то, что осталось от брата Элаи… или нет — соскальзывало в небытие, избавившись от ужасного кукловода, а в замёрзших треснутых глазах мигнули и погасли остатки человеческого. Но прежде, чем душа Спящего покинула тело,