Божественный аромат подтверждал, что Питер Пэн не стал жертвой зрительной галлюцинации. А если все-таки стал, то она, злодейка, напала на свою жертву в составе преступной группы, вместе с галлюцинацией обонятельной…

Нет, какие, к черту, глюки…

Самые реальные «Мидии со специями»!!!

Их едят не все… Продукт, что называется, на любителя. Я – любитель, я обожаю эти консервы. И обожал их всегда, с самого детства. Распиаренные сверх всякой меры устрицы – закусь для парвеню и нуворишей; мидии – утеха для истинных аристократов вроде меня.

Увы, благородные двустворчатые моллюски исключены из рациона сотрудников Вивария. Безусловно исключены. Вы не найдете их ни в меню столовой, ни в сталкерских полевых пайках. Мидии раз и навсегда запрещены приказом Эйнштейна, как не кошерные, не халяльные, не вегетарианские… как скоромные в пост… и как смертельно опасные для желудков и кишечников атеистов.

На самом деле Эйнштейн плевать хотел на кашрут. И плюет. Шкурками от свиных шкварок. Просто однажды он так траванулся мидиями, что три дня руководил филиалом в челночном режиме. Нет, нет, курсировал не между офисом и Виварием – между кабинетом и санузлом…

Так ведь и это не все… Горгона мидиями не травилась. Не могла отравиться, поскольку в рот их не брала. Не любила… чтоб не сказать больше. А то, что она не любила, ее домочадцам любить тоже не рекомендовалось… Не запрещалось, что вы… Но… Категорически не рекомендовалось. Все, жившие с горгонами, поймут.

В бывшем нашем доме мидий было днем с огнем не найти. И со служебно-розыскной собакой. Даже Нос Безумного Шляпника их бы там не унюхал…

В результате мои свидания с любимым продуктом происходили урывками, тайком, в неподходящей обстановке. В машине, припаркованной в укромном месте на въезде в Надино. Во время служебных командировок – в ресторанах и номерах гостиниц и мотелей. И даже в том уединенном месте бывшего нашего дома, где продукты принято не кушать, а наоборот… ну, вы поняли.

Сарказм судьбы, блин… Чтобы узреть любимый больше жизни продукт, открыто стоящий на столе, пришлось умереть.

Мой взгляд вперился в банку.

Потянется к ней кто-нибудь вилкой – немедленно воскресну!

Пока никто не тянулся. Нас мало, прискорбно мало, аристократов духа и желудка.

Тем временем слово взял Андрей. Заговорил он под негромкий аккомпанемент, как раз зашипели банки с саморазогревающейся тушенкой.

– Я мало знал Петра… Соседом он, конечно, был тоже не идеальным. Сначала было просто страшно. Жить с ним рядом… Ну, как рядом с гранатой с выдернутой чекой. Нет, не то сказал… Он был как граната с проржавевшей чекой – не знаешь, когда рванет. Потом привык как-то. Пусть ему земля будет пухом.

– У нас иначе говорят: ему сейчас все будет как Рай, свой Ад он прошел в Зоне, – внес поправку Леденец. – А то ведь после ловушек, сами знаете, порой нечего в землю-то опустить, как положено… Вздрогнули?

Они выпили. Божественный аромат мидий вкупе с запахом разогревшейся тушенки просачивался за дверь, и я понял, что мне пора менять свой статус: из мертвых обратно в живые. Иначе все равно выдаст громкое урчание голодного желудка.

Хотя, если честно, желудок я бы как-нибудь смирил. Но совершенно расхотелось услышать, что скажет про меня Горгона.

Входить через дверь – значит испортить весь сюрприз, по меньшей мере двое из пятерых схватятся сначала за стволы, а уж потом поймут, кто пришел.

И блистательный Питер Пэн явился на редкость эффектно – возник из ниоткуда посреди комнаты с «Джеком-попрыгунчиком» в руках.

До чего ж приятно было смотреть на их лица в мягком свете керосиновой лампы…

– Мидий, как я понял, никто не хочет? Ну, тогда двигайте банку на этот край, где свободный стул… Ну что уставились?! Мертвые сталкеры все попадают в Рай, и я получил там отпуск за хорошее поведение, только и всего. Да улыбнитесь же, вас снимает скрытая камера!

* * *

Отель не квартировал в какой-нибудь бывшей гостинице. Расположился в обычной многокомнатной квартире. В действительно многокомнатной, в классической старопитерской коммуналке, не так уж много их осталось к моменту Прорыва.

Здесь даже имелся работающий душ, представляете?

Жаль, к водопроводу он не был подключен. Да и подключение мало что изменило бы, воды в трубах давным-давно нет. Поэтому система функционировала просто: приносишь с собой канистру воды, выливаешь в бачок под потолком, активизируешь нагревающий химпатрон и, когда вода подогреется, моешься под экономной тоненькой струйкой. А если не рассчитаешь – заканчивать процесс приходится гигиеническими салфетками.

Я все рассчитал правильно… Вывалился из душа, надеясь поговорить с отцом. Но тот меня не дождался, отправился спать.

Лена уже дежурила неподалеку со своей канистрой и тут же оккупировала душевую. Ни Горгоны, ни Андрея не было видно… В общей комнате, исполнявшей роль гостиничного холла, сидел на диванчике Леденец и что-то увлеченно строчил в блокноте, не знаю уж что. Может, влюбился и сочиняет стихи? Для кого, интересно?

Я зашел к Жуже посмотреть, не случились ли какие изменения к лучшему за минувшие два часа.

Случились… Очнулась девочка, когда безутешные друзья и родственники лакали спирт за помин души Питера Пэна, но была тогда очень слаба, даже говорить не смогла… Или не захотела, такое с Жужей случается.

Сейчас она выглядела получше и заговорила со мной сама, первой. Голос звучал еле слышно, и я усомнился, что завтра она сможет идти, не говоря уж об участии в схватке с Плащом. Решил, что если потребуется, то хоть на руках снесу ее к «чертовой рампе» или куда она скажет, но на ноги и в строй поставлю. Однако интересно, что ее так подкосило…

– Пэн, – тихонько произнесла Жужа. – Хорошо, что ты пришел…

– Обещал же, что вернусь. Я всегда делаю, что обещаю.

– Мой папа отпустил меня… – Прозвучали эти слова не вопросом, скорее утверждением.

– Да. Видишь ли, он…

Я замялся, не зная, как помягче рассказать ей о самоубийстве «родителя». Врать, что тот жив-здоров, не стоило. Подозреваю, что Жужа как-то следила за схваткой, недаром же ее вопль прозвучал у меня в голове в самый критический момент. Хотя могла и не следить, просто чувствовала эмоции Шляпника.

Врать не пришлось. Говорить правду – тоже.

– Я знаю, – сказала Жужа тихо и грустно, – он ушел из дома… Наверное, навсегда… Он забрал у меня все силы, и я чуть не умерла. Но теперь все будет хорошо…

Помолчав, она попросила:

– Ты лучше расскажи про наш новый дом, Пэн. Дом, где мы будем жить… Какой он будет красивый, самый лучший дом на земле…

Не хотел, не собирался, но все-таки пришлось врать… Надеюсь, во благо.

Когда я вернулся в холл, Леденец был все еще там, но с писаниной своей покончил… Сидел, задумчиво курил. Я пристроился рядом, достав сигариллу. Диванчик жалобно скрипнул.