– Тебе, наверное, не понять… – Он посмотрел на меня критически, словно оценивал мои умственные способности вообще и способность к пониманию в частности. – Нет, тебе точно не понять… Устав для тебя – коллективное творчество маразматиков; приказ – блажь самодура, мешающая твоим собственным гениальным задумкам; присяга – клочок бумажки с пустыми словами… Так что не стану я тебе свои мотивы объяснять, уж извини.

Словоблуд… Мог сформулировать короче: не любишь ты, Питер Пэн, сапогов… Да, не люблю. И называю жабами. Есть за что.

– Точно блокнот по назначению передашь? – навязчиво интересуется Леденец.

Отвечаю обтекаемо, но веско, уверенно:

– А когда у Питера Пэна слова расходились с делом?

– Насчет Пэна не в курсе… Но ты-то уже не совсем Пэн…

– Не понял…

– Новое тебе прозвище в филиале придумали. После твоего исторического визита в офис – того, крайнего…

– Что еще за прозвище?

– А ты сам догадайся. Ты ж у нас умный, а я тупой сапог… Даю подсказку: оно очень похоже на прежнее. Имя то же, и фамилия почти та же, но чуть-чуть длиннее, на пару букв…

Он резко поворачивается, словно сам себе скомандовав «кругом!», уходит, не попрощавшись.

Я с запозданием соображаю, что за прозвище на пару букв длиннее моего.

Вот ведь гниды…

* * *

Впервые за… блин, впервые уж не вспомнить за сколько времени, я спал в нормальной кровати, на нормальном постельном белье, да еще приняв душ… Казалось бы, сны в такой обстановке должны приходить спокойные и приятные.

Ан нет. Снилась исключительно мерзкая хрень.

Вообще-то я сны помню крайне редко, едва проснусь, тотчас же забываю. Не сожалею о том, не интересны мне сновидения – ни свои, ни чужие.

Но этот случай стал исключением, очевидно, ввиду обстоятельств пробуждения… Впрочем, о них после.

Итак, сон…

Снился мне курорт – какой-то российский и достаточно абстрактный – может, Ялта, может, Сочи, никаких конкретных примет, позволяющих точно определить место… Просто море, яркое солнце, толпы легко одетых курортников.

На курорте в том сне я отдыхал не один. И не с Горгоной, спаси господи, и не с какой-либо иной подругой, и не с другом-приятелем…

С водоплавающим мутантом по прозвищу Дракула.

Мы с ним мирно уживались в небольшой съемной квартирке, по утрам я надевал на него ошейник и намордник – непрочные, символические, чисто для спокойствия слабонервных отдыхающих, – и выводил на цепочке. Шествовал, как дама с собачкой из классики, только совсем не дама и не совсем с собачкой.

Уходили мы подальше от забитых людьми пляжей и набережных.

На отдаленном скалистом берегу с неровным каменистым дном ни курортники, ни местные не мелькали, и там Дракула вволю плавал, нырял, ловил среди подводных скал и поедал черноморскую рыбу, однажды поймал и схарчил даже молодого дельфина-афалину, чем был нешуточно горд.

Это все присказка и запевка… Декорация для мерзкой хрени.

Хрень случилась как-то ночью, когда Дракула вылез из своей ванной, влажно прошлепал к моей кровати и затеял разговор за жизнь.

Оказалось, в мутантской жизни случилось важное событие, а я его прохлопал ушами, расслабившись в курортной идиллии. Половое созревание. Резкое, взрывообразное, совсем не тот растянутый во времени процесс, что происходит с нормальными людьми.

И вот теперь жертва гормонального ядерного взрыва сидит на краю моей кровати, слегка подмочив простыню. Скрежещущим голосом изливает душу. Дракула успел осознать, что с ним произошло и чего ему нестерпимо хочется. Но толку от осознания ноль. Уникальный набор генов, единственный и неповторимый, – где такому существу сыскать подходящую пару? Девушки же менее вызывающей внешности, пусть даже сто раз аномалки с искореженными Зоной генами, – те будут бежать от такого ухажера без оглядки… А при виде убегающих (и уплывающих) у Дракулы срабатывает неодолимый рефлекс: догнать и первым делом перекусить шейные позвонки чуть ниже головы – для охоты практично, но завязыванию романтических отношений может помешать. Ситуация…

Очень напоминает набережную Фонтанки и настойчивые требования мяса. Но теперь труп лейтенанта Вострецова никого не спасет и ничему не поможет. Даже труп самого упитанного из генералов не решит проблему, наш мутант уже не совсем девственник, техническую сторону процесса он опробовал в море, с загрызенным дельфином-афалиной… не то. Напряжение кое-как снял, но хочется большого и чистого. Любви ему хочется, не побоимся этого слова. А мертвые к ней не способны, хоть дельфины, хоть генералы.

И я поневоле начинаю нести пургу… О том, что в любви главное не внешность, а внутренняя суть человека – да, Дракула, именно человека! – даже если он, человек, обладает такой вот челюстно-лицевой аномалией… В общем, пересказываю своими словами основные тезисы сказки «Красавица и чудовище».

Толкую о том, что кто-то, где-то и когда-то непременно его…

Вдруг ощущаю, что Дракула не только и не просто сидит и слушает. Что его передняя лапа заползла под одеяло. Что взяла меня за… В общем, за то место, название которого дебилы из филиала использовали для дебильного нового прозвища…

Голос мутанта меняется, уже не скрежещет, зовет нежно и ласково:

– Петя… Петя…

Просыпаюсь мгновенно. Рывком выдергиваю себя из сновидения. И…

Ничего не меняется. Все та же темная комната. Все тот же едва различимый силуэт на фоне окна. Все та же лапа на моем маленьком Питере…

Я не удивляюсь, Фонтанка неподалеку. Зато маленький Питер удивлен и поднимает голову, желая детально разобраться в обстановке.

– Петя… – зовет меня голос, но я уже понимаю, что к Дракуле он отношения не имеет. Остатки сна неохотно уходят, расползаются по темным углам.

– Зачем ты пришла? – задаю самый глупый из возможных вопросов. – Нет, нет, не убирай руку…

Она негромко смеется. У нее замечательный смех.

– А ты догадайся… Варианты ответа: «А» – сыграть с тобой партию в шахматы; «Б» – обсудить послание президента Федеральному собранию; «В»…

– Не останавливайся, – перебиваю я, имея в виду не слова, разумеется.

– …«В» – свой вариант. Что выберешь?

– Свой, разумеется… И твой…

– А вот как тебе такой мой…

Одеяло отлетает. Диалог прерывается – одна из сторон физически не может его продолжить, другая ограничивается негромкими стонами.

Маленький Питер близок к вершине блаженства. И намерен вершину немедленно покорить, как Хиллари покорил Эверест. У Питера-большого чуть иные планы, он не хочет спешить и не спешит. Он делает мимолетный перерыв и занимает более активную жизненную позицию, и он активен в этой позиции, потом чуть менее активен, потом спрашивает: а сюда можно? – и получает ответ, что ему, такому замечательному, можно везде и всюду…