– О, не знаю, не знаю. Я помню очень многое из того, чему ты меня учила. Например, «да ладно?!» – хотя, мне кажется, это выражение никто не понимает.

Имоджен рассмеялась: «Это такой способ по-ирландски выразить удивление и сказать “да ты шутишь!”».

– А, – кивнул Оливер. – Значит, я использовал его неправильно двадцать лет. Что ж, теперь я наконец понял смысл.

– И какими были эти двадцать лет? – спросила Имоджен. – Хорошими, надеюсь.

– Как качели, – ответил он. – Как всегда и у всех, то вверх, то вниз. А у тебя, Имоджен? Для тебя прошедшие годы были хорошими?

– Как качели, – повторила она с улыбкой.

– И ты вернулась в Ондо… Это качели вверх или вниз? – поинтересовался он. – Должен признаться, я был совершенно ошеломлен, когда увидел тебя на прошлой неделе. Мы с Чарльзом буквально глазам своим не поверили. Честно говоря, не уверен, что мы были достаточно вежливы.

– Это был шок, я понимаю, – сказала она. – Для меня самой это тоже было в какой-то степени шоком. Я почему-то думала, что вы продали дом.

– Жиль замучил нас вопросами о тебе и о том времени, которое ты провела с нами, – признался Оливер. – Был просто поражен, когда узнал, что ты здесь жила.

– Ну сейчас это действительно кажется слегка нереальным, – согласилась Имоджен. – Но знаешь, когда я развешивала простыни, я вспомнила, как мы играли в пиратов.

– Точно! – воскликнул Оливер, и лицо его просияло. – Оставить, матросы!

– Отставить, – поправила его Имоджен. – Да уж, сегодня я вряд ли смогла свободно разговаривать на пиратском сленге…

– Пираты… это было весело, – сказал Оливер.

– Да, если не считать того, как вы с Чарльзом позвали меня и заставили идти по доске, – заметила Имоджен.

– По доске, – он бросил взгляд в сторону бассейна, потом повернулся к ней с виноватой улыбкой: – Я помню.

Они положили над водой лист фанеры и заставили Имоджен по нему идти. Разумеется, фанера под ней проломилась, и она свалилась в воду, полностью одетая.

– Мама ужасно рассердилась, – напомнила она Оливеру. – Я же переодевалась уже в третий раз за день.

– Прости, что мы причинили тебе столько неприятностей, – сказал он, но глаза его лукаво блеснули. – Как же здорово вспоминать те дни! Давай выпьем вместе по стаканчику на террасе и повспоминаем еще немножко?

– О, не думаю, что это хорошая идея, – она взялась за бельевую корзину. – Я же здесь по другому поводу. Все изменилось, Оливер. И мне нужно делать свою работу.

– Как же оно все ТАК изменилось, что ты вернулась, чтобы работать у Рене Бастараша? – спросил он. – И почему вообще, кстати, вы тогда так резко сорвались с места?

– Ваши родители вам ничего не сказали?

– Ничего, – ответил он. – Все, что я помню, – это что вы в один день собрались и уехали. И я был страшно расстроен. И Чарльз тоже.

Имоджен сморгнула неожиданно навернувшиеся на глаза слезы. Надо же, она никогда не думала о том, как Оливер и Чарльз пережили их отъезд. Ей всегда казалось, что они только разозлились на нее из-за палатки в саду.

– Вот уж не понимаю, вам-то чего было расстраиваться, – преувеличенно бодро сказала она. – Я же была всего-навсего девчонка, вы же сами мне много раз об этом говорили.

– Это мы так тебя дразнили, ты же понимаешь! – воскликнул Оливер. – Но, когда вы уехали, мы были просто раздавлены. Нам же было так весело вместе.

– Да уж, это точно.

– И ты была отличным партнером по играм, – признался он. – Не каждая девчонка пойдет по доске, между прочим.

– Вы же не оставили мне выбора, – она старалась не рассмеяться.

– Выпей со мной, – попросил Оливер. – Давай поболтаем. Пожалуйста!

Отказаться было бы невежливо, хотя Имоджен и испытывала неловкость, сидя в одном из уютных кресел на веранде, – слишком разный у них с Оливером теперь был статус.

– Так почему все-таки вы так неожиданно уехали? – спросил он, наливая ей свежевыжатый лимонный сок (он предложил ей вина, но она ответила, что не хочет пьяная управлять велосипедом, на что он фыркнул и ответил, что вообще-то это лучший способ ездить на велосипеде, а она заметила, что да, тому, кто ездит на «Эвок», возможно, так и кажется, и он засмеялся).

– Ты, правда, не знаешь? Вам никто ничего не рассказал?

Он покачал головой: «Маман говорила что-то, что вы вернулись в Ирландию. И все».

– Ох, Оливер… – она помолчала. – Как поживают родители?

– Мои родители? – казалось, его удивил этот вопрос. – Они в порядке.

– Мама все еще работает редактором, а отец – в банке?

– Ты все это помнишь? – он поднял брови. – Да, они все еще работают в тех же областях, хотя многое изменилось. По крайней мере между ними.

– Они расстались? Развелись?

– Развелись. Несколько лет спустя после того, как вы уехали.

Имоджен поморщилась. Значит, все-таки отношения Дениса с Кэрол разрушили их брак. Ох, мама, подумала она. Лучше бы тебе никогда не связываться с ним.

– Жиль, должно быть, был совсем маленьким тогда, – заметила она.

– Четыре ему было или пять, – пожал плечами Оливер. – Но это было к лучшему.

– Правда?

– Они больше не любили друг друга.

– Это была единственная причина?

– Вполне себе веская причина, мне кажется.

– Да, да, конечно, – спохватилась Имоджен. – Они обзавелись новыми семьями или партнерами?

– Маман завела себе нового мужчину, с которым познакомилась четыре года назад.

– Она в порядке?

– В полном, – ответил Оливер. – То издательство, в котором она работала, купило издательство покрупнее, и теперь она главный редактор, входит в правление.

– Ого, – удивилась Имоджен. – Если честно, никогда бы не подумала. Она всегда казалась такой мечтательной и креативной. И я как-то не могу представить себе ее в офисе, занимающейся юридическими нюансами.

– У нее отлично получается, – подтвердил Оливер. – Я это точно знаю, потому что работаю в этой же компании.

– Ты?

– В другом подразделении, – объяснил он. – С ней напрямую я дела не имею. Но слышу разговоры. Жесткая, но справедливая – так о ней говорят.

– Что ж, я рада, что у нее все хорошо. А отец?

– Мой дорогой папа женат третьим браком, – ответил Оливер, и в его голосе послышалась нотка презрения. – Мы надеемся, что хотя бы этот брак станет последним, но, разумеется, уверенности в этом у нас нет.

– Почему?

– Мой отец всегда проповедовал точку зрения, что между женой и любовницей есть принципиальные различия, а значит, наличие одной совсем не исключает наличие другой, – Оливер пожал плечами. – Он убежденный сторонник cinq à sept[30]. Знаешь, что это такое?