Бейль ухмыльнулся про себя.

— Однако повторюсь, это потребует времени, — добавил Наполеон. — В свое время Кольбер был прав, когда хотел, чтобы Франция стала морской державой. Я ее пытался такой сделать, но, видимо, недостаточно. Единственная реальная опасность может исходить от Пруссии, если ей удастся пробудить германский патриотизм. Она постарается расширить свою территорию. Вот почему нужно будет поддерживать тесный союз Франции, Австрии и Польши и без колебаний на нее нападать, как только она попробует нарушить мир!

Кортеж начал совершать трудный поворот по узкому мосту, который вел ко дворцу Рогана и был полностью очищен от публики. Впереди, на площади перед собором, собралась толпа, становившаяся еще плотнее у высокого фасада собора из розового камня. Люди казались радостными, махали трехцветными флажками. На балконах висели гирлянды бумажных цветов.

Наполеон с удовлетворением оглядел публику и обернулся к Бейлю.

— Я, конечно, не так умею устанавливать мир, как вести войну, — сказал он, — но уже начинаю думать, что мир лучше войны!

Коляска въехала во двор перед дворцом, охраняемым конными гренадерами. Вокруг теснились экипажи представителей, кареты императоров и королей выстроились в ряд у правого крыла дворца. Среди них была странная маленькая коляска с опущенным верхом, защищенная с боков валиками из желтой ткани. Она стояла впереди остальных.

— Наверное, это коляска Гёте! — воскликнул Наполеон. — Пойду с ним поздороваюсь.

Гёте и впрямь собирался пересечь выложенный плитками двор в направлении главного подъезда. На нем было длинное пальто цвета яичной скорлупы, с большим вырезом у шеи, повязанной белым галстуком. Из-за коротких ног эта одежда делала его фигуру похожей на цилиндр. Подмышкой Гёте нес папку — наверняка с рукописью его эпохальной речи о «культуре и мире в Европе».

Выйдя из экипажа, Наполеон пошел ему навстречу. Гёте подождал его на крыльце у подъезда, где они обменялись несколькими словами. Гёте постарался встать на ступеньку ниже той, которую занимал Наполеон, чтобы не было заметно, что они разного роста. Поговорив с Наполеоном, он вошел во дворец.

Наполеон поманил к себе Франсуа Бейля, державшегося поодаль.

— Подойди, подойди, маршал Бейль, — приказал он. — Мне надо с тобой поговорить!

Бейль поразился: обстановка оказалась удивительно похожей на ту, в которой он видел императора на Соборной площади в Москве три года назад. Как и тогда, Наполеон стоял наверху высокой лестницы с многочисленными ступенями, в углу между двумя стенами. Как и тогда, он обращался к нему, к нему одному, и с теми же самыми словами.

— Вот видишь, я был прав, — произнес Наполеон вполголоса, — когда сказал, что нужно уходить сейчас!

Его слова заглушил звон всех колоколов Европы — необыкновенный звон, который был слышен везде: в городах и селах, на площадях и во дворах, в хижинах и во дворцах, на лесных полянах и речных берегах… Этот звон заставлял прервать работу и ремесленников в мастерских, и крестьян на полях, и те, кто его слышал, не могли его забыть: они предчувствовали, что он возвещает начало новой эпохи.

* * *