Черт.

Я звоню в дверь, надеясь, что это не разбудит Сэма. Где-то минуту спустя мама открывает дверь. Ее волосы мокрые, и она в банном халате. Я нервничаю и чувствую себя непокорной и уставшей. Такой уставшей. Мысленно я готова к этой битве. Если она хочет, я готова сражаться.

– Сядь, – говорит она, указывая на стол в столовой.

Мне страшно. Я пытаюсь напомнить себе, что мне восемнадцать, и потому они не могут контролировать меня так, как раньше. Я могу просто сейчас уйти, и они ничего не могут с этим сделать. Смелей, сердечко.

Великан уже там, в его руке тоник с водкой. Я отставляю стул и падаю на него, и буквально трясусь, потому есть что-то очень грозное в том, как он смотрит на меня, а мама не встречается со мной глазами.

– Я хочу, чтобы ты убралась отсюда, – говорит Великан.

– Я не понима…

– Последний день, который ты проведешь под моей крышей, это выпускной. Потом ты уйдешь.

Я таращусь на него:

– Но… Куда я пойду? Учеба в универе начинается в августе. Я даже не знаю, куда я поступила.

– Не мои проблемы, – говорит он.

Я смотрю на маму.

– Это что, серьезно?

Она просто смотрит на меня.

– Я не сделала ничего плохого! – кричу я.

– Не повышай голос, – рычит она. – Если ты разбудишь брата, то будешь сидеть с ним всю ночь. Я только что его уложила.

– Это безумие, – говорю я. – Ты безумна. Пол был чист, у меня было свидание…

– Она сказала тебе вернуться, – говорит Великан.

– Тебя там даже не было, – отвечаю я. – Ты даже не знаешь, что случилось.

– Твоя мать сказала тебе вернуться в дом?

– Да, но она била меня, а Гэвин…

– Ты вернулась?

– Нет, – тихо говорю я.

– Тогда ты виновата, – заключает Великан.

Я вскакиваю, и вся злость, накопившаяся во мне с тех пор, как мы сюда переехали, льется из меня, превращаясь в слова:

– Я НЕ СДЕЛАЛА НИЧЕГО ПЛОХОГО!

Великан поднимает руку. Он в паре дюймов от моего лица, он готов меня ударить. Мама издает непонятный вскрик, но впервые мне не страшно. В этот раз я хочу, чтобы он ударил меня. Я хочу спровоцировать его.

– Давай, – говорю я, держась за стол. Я улыбаюсь, наклоняю подбородок, чтобы щека оказалась в удобном для удара положении. – Ударь меня. Хочу, чтобы ты это сделал.

Потому что тогда я смогу вызвать полицию. Я смогу рассказать в школе. Для разнообразия он будет тем, у кого проблемы.

Мы смотрим друг на друга. Его глаза водянисто-карие – цвет диареи, грязи. Его губы искривляются в усмешке, но скорее комического злодея, чем настоящего ужаса.

– Ты под домашним арестом, – говорит он.

Я откидываю голову назад и смеюсь.

Все это время я не понимала: он совсем не великан. Рой просто человек с одним тузом в рукаве.

И он его разыграл.

В первые за долгое время я счастлива. Натали сказала мне этим утром, что поговорила со своей мамой, и я могу пожить у них летом. Мама Натали и бровью не повела, когда она спросила, могу ли я остаться. «Конечно же», – сказала она, словно и спрашивать не надо было. В доме Натали не кричат, ничего не требуют, нет никакого напряжения. Только море любви и хорошей еды. Не могу дождаться, когда перееду к ним.

– Мне нравится, что план Великана обернулся против него самого, – говорит Лис. Она притворяется, что исполняет прием карате, бьет ногой и режет рукой воздух: – Вот так тебе, козел.

Нат ухмыляется:

– Очко в пользу Грейс.

Я почти рада, что все случилось именно так. У меня такое чувство, словно с плеч упал огромный груз. Ведь день я хожу по занятиям, как в тумане. Начинается отсчет. Два с половиной месяца до выпуска.

Сейчас конец школьного дня, я беру книжки из шкафчика, и треугольный кусочек бумаги выпадает на пол, толстый и аккуратно сложенный. Письмо от Гидеона. Бумага обжигает пальцы, и мне очень хочется прочитать письмо, но я не могу заставить тебя ждать. Я засовываю его в карман куртки, а потом думаю: а вдруг выпадет? А вдруг ты найдешь его? Мне нужно бы его выкинуть, а не читать, потому что он не мой парень, но я прячу письмо в учебнике по французскому и засовываю его в рюкзак.

Не то чтобы бы мне было что скрывать.

Мы с Гидеоном просто друзья. Это так. Я люблю тебя, и мне приходится повторять себе, что у нас все будет хорошо. Ты принимаешь лекарства, а я скоро выпускаюсь. Следующая часть наших жизней скоро начнется. Уже начинается. Ты спас меня от мамы. Я была в горящей машине, а ты запрыгнул и вытащил меня оттуда. Не Гидеон, а ты.

Я выхожу через главную дверь, где ты ждешь меня, а письмо будто посылает ударные волны из моего рюкзака. Я спешу, и часть меня знает, что это не из-за того, что я так хочу с тобой увидеться, а потому что я не хочу видеть выражение лица Гидеона, когда ты поцелуешь меня при встрече. Я быстро забираюсь в машину. Захлопываю дверь. Ненавижу свое дурацкое непостоянное сердце.

– Давай убираться отсюда, – говорю я.

Ты наклоняешься.

Я наклоняюсь.

Ты на вкус как сигареты, и я отстраняюсь.

– Что? – говоришь ты, сужая глаза.

Ты видишь? Видишь мое отчаянное желание уйти, уйти, уйти?

– Гэвин, ты на вкус как чертова пепельница.

– Раньше я не слышал, чтобы ты из-за этого жаловалась, – говоришь ты.

– Теперь услышал. – Мой голос сердит.

– Что это за стервозное настроение? – говоришь ты.

Я пожимаю плечами:

– Плохой день, прости.

Ты выезжаешь с парковки и поворачиваешь прочь от своего дома в сторону университета. Там рядом кофейня, куда ты меня иногда водишь. Из-за этого я чувствую себя взрослой, заказывая латте и проводя время со студентами. И я стану такой через пару месяцев.

Примерно через пятнадцать минут ты подъезжаешь к многоквартирному дому возле твоего колледжа. Сердце падает. В последнюю очередь мне сейчас хочется встречаться с твоими друзьями. Я всегда чувствую себя ребенком рядом с ними, словно быть в старшей школе так плохо.

– Гэв, я подумала, мы будем гулять. Вдвоем.

Ты ухмыляешься:

– Так и есть.

Ты паркуешься, выпрыгиваешь из машины и обегаешь ее, чтобы помочь мне выйти, галантный джентльмен, как всегда.

– Это, – говоришь ты и машешь рукой в сторону жилого комплекса, – наш новый дом.

– Ты снял квартиру? – спрашиваю я.