Я пихаю ее бедром.

– Эй ты, прекрати.

– Ладно, ну в самом деле, – говорит она. – Иди одна. Я оставлю Кайла и буду танцевать с тобой всю ночь, обещаю.

– Прости, – говорю я. – Я не могу пойти. И это полный отстой, потому что я хочу.

– Тогда иди, черт возьми, – говорит она, открывая дверь театра. – Серьезно, Грейс. Такое впечатление, что ты больше не контролируешь свою жизнь. Ты разрешишь своему парню-психопату лишить тебя этого?

Она говорит на повышенных тонах, когда мы заходим в лобби, и я морщусь. Гидеон встречается со мной глазами, и я падаю в них, забываю, что твои лучшие друзья и мои лучшие друзья наблюдают, как мы смотрим друг на друга, пока он уходит от людей, с которым разговаривал, на половине предложения. А я плыву прочь от Нат. На наших лицах одновременно появляются улыбки, головокружительные и безрассудные.

Мне трудно дышать. Словно целый батальон мягких крылатых существ расселся на моем теле. Как я и сказала, когда влюбляюсь, то по полной.

– Привет, – говорит он, подходя ко мне.

Я заставляю себя не касаться его. Не обнять его и не прижаться губами к его губам, и я думаю о том, что я ужасный человек, что дурачу его и причиняю боль тебе, и…

– Привет.

Он сует руку в карман и протягивает мне бумажку, сложенную в маленький прямоугольник. Еще одно из его невероятных, прекрасных, умных, талантливых, идеальных писем. Его черед отдавать мне письмо – интересно, что он скажет о моей оде Radiohead, что подумает о моем замешательстве из-за… всего. Дома и школы. Тебя. Интересно, прочитал ли он между строк, как сильно он мне нравится, но я не могу это сказать, потому что так будет неправильно. Мы не можем быть вместе.

Когда я протягиваю руку к записке, он держит ее на секунду дольше, ожидая, пока мои пальцы коснутся его. Они никогда не обсуждаются, эти тайные прикосновения друг к другу. Никто не увидит. Мы можем притвориться, что даже мы сами не видим. Я поднимаю глаза, и он видит, как я краснею, в его глазах вопрос.

Но я не могу на него ответить, не могу.

– Ты написал мне книгу? – дразню я.

– Работаю над этим, – ухмыляется он, и я кладу его письмо в карман.

Подходят Кайл и Питер, их глаза как рентгеновские лучи, и неосознанно мы с Гидеоном отступаем на шаг друг от друга. Я чувствую себя измотанной, уверена, что они видят на моем лице все, что я начинаю чувствовать к нему.

– Привет… ребята, – говорит Питер, переводя взгляд с меня на Гидеона. Я теперь практически ненавижу Питера.

– Привет, – мой тон намеренно беззаботный, – осталось всего два выступления. Не верится, да?

Кайл качает головой:

– Да, с ума сойти, что это последний спектакль.

– Еще предстоит танцевальный концерт, – говорит Гидеон.

Питер качает головой:

– Не считается. Это не то.

В мире происходят важные события – терроризм, беженцы, болезни, – но я стою тут и переживаю из-за своих мелких глупых проблем. Серьезно, мои проблемы с мальчиками – ничто. Но кажутся всем.

Вскоре мисс Би сгоняет всех на сцену. Я веду разогревающихся актеров, произносящих скороговорки типа: «Ехал грека через реку, видит грека – в реке рак». Моя любимая – из «Гамлета»: «Говорите, пожалуйста, роль, как я показывал: легко и без запинки»[23]. Я оставляю актеров разминаться и повторять строчки и растворяюсь в списках действий и последовательности прожекторов, а также криках команде. Впервые за много дней чувствую себя самой собой.

Но потом спектакль заканчивается, а мама опаздывает, и у меня слишком много времени, чтобы подумать о тебе. Что мы делаем, Гэв? Почему не можем отпустить друг друга?

– Где твоя машина? – спрашивает Гидеон, подходя и становясь рядом со мной.

Я перед театром, облокачиваюсь об одну из колонн в греческом стиле. Нужно было согласиться на предложение Нат подвезти меня домой, но я решила, что мама уже в пути.

Я раздраженно вздыхаю:

– Кто знает?

– Так сложилось, что у меня есть машина, которая могла бы довезти тебя в любое место, куда пожелаешь, – говорит он. – Я даже помыл ее вчера, так что тебе повезло. Я мою Фрэн только в ночь полной луны.

– Не уверена, что более странно – то, что ты назвал машину Фрэн или что мойка машины основана на лунном цикле.

– Что мне сказать? Я человек-загадка. – Он кивает в сторону побитого «Фольксвагена». – Давай. Твоя карета ожидает.

Словно ты не сойдешь с ума, если Гидеон подвезет меня домой.

– Мама уже в пути, но в любом случае спасибо. – Я улыбаюсь. – Придется встретиться с Фрэн как-нибудь в другой раз.

Гидеон ставит на пол сумку и вытягивает руки над головой:

– Ну, хорошие вещей стоят ожидания.

Не думаю, что он говорит о машине. Он двигается ближе, и я вздрагиваю, когда его рука касается моей. «Глупая девчонка, перестань».

– Тебе не обязательно ждать со мной.

«Не уходи».

– Я не жду с тобой. Я… делаю передышку, прежде чем ехать домой. Может, я останусь медитировать тут, когда ты уедешь.

Я вскидываю бровь:

– Это чушь.

Он тихо смеется:

– Ага.

Мы стоит в тишине какое-то время.

– Грейс…

– Не надо… – шепчу я. Я знаю, что он собирается сказать. Пришло время, и этого не должно случиться, потому что я не хочу разбивать сердца.

– Между нами что-то есть, – тихо говорит он. – И ты это знаешь.

Я скрещиваю руки, обнимая себя:

– Я его люблю.

Я не смотрю на Гидеона, произнося это. Я не хочу видеть выражение его лица.

– Знаю. Но ты не влюблена в него – вот тут-то появляюсь я.

Я поворачиваюсь и смотрю на него. Он только что сказал это вслух, вот так.

И мир не разлетелся на кусочки.

– Я не могу порвать с ним, – говорю я.

– Почему?

– Не знаю.

«Убью. Себя».

– Попробуй, – нежно говорит Гидеон, – попробуй объяснить мне.

– Это так сложно, – шепчу я. – И мы оба продолжаем говорить, что, когда я закончу школу, все будет хорошо. Ну, ты знаешь моих родителей, какие они строгие.

– Ага.

– И вроде как если этих правил не будет, может, все будет хорошо.

– Ладно… Но все еще остается вопрос…

Он показывает на себя.

– Знаю. – Я смотрю на звезды, желая обрести храбрость. Желая взять его за руку.