Шурин зло стиснул зубы. По больному месту Ревякин его ударил.

– Теперь вот и ваша женщина вас прокляла. Нина дала показания.

Сначала послышался скрежет зубов, а затем – крик души:

– Врешь, мент!

– Не вру. Есть протокол допроса, есть свидетельские показания гражданки Ледневой. Она подробно описала, как и за что вы убили Дмитрия Ковалькова, как избавились от трупа, как запугали ее саму…

– Это все ложь! – бледнея, простонал Шурин.

– Да нет, не ложь. Нина готова предстать перед судом и дать свидетельские показания. И Пыжов даст показания… Я понимаю, у вас банда, Федор Васильевич, вы попытаетесь воздействовать на свидетелей. Только не думаю, что у вас это получится. Нину Ледневу мы берем под свою защиту. А Пыжова взял под свою опеку хорошо вам известный законный вор по кличке Махор…

– Махор?.. Так это он придумал свидетеля?!

– Я не знаю, что он там придумал. Я знаю, что свидетель есть. И на основании его показаний мы сможем отправить вас за решетку. И Махора мы тоже закроем. А вы должны знать, чья в тюрьме власть…

– Это что, угроза? – Шуринов потрясенно вытаращился на Ревякина.

– Мы можем закрывать вас в общую камеру. А можем – в отдельную. Все зависит от того, какие показания вы дадите.

– Это шантаж!!!

– Признаваться будем или нет?

Дверь в помещение со скрипом отворилась, и полковник Измайлов стремительно переступил порог.

– И что здесь происходит? – сурово спросил он.

Богдан заметил торжество в глазах Шуринова. Что ж, Измайлов может спасти его от расправы. Если захочет. Если не побоится захотеть…

– Вот подозреваемого допрашиваем. Гражданин Шуринов подозревается в убийстве гражданина Ковалькова.

– Ковальков покончил жизнь самоубийством! – испепеляюще глянул полковник на Ревякина. Плеснул горящим напалмом и на Городового.

– Да нет, есть показания свидетелей.

– Почему я ничего не знаю?

– Так я вам сейчас объясню…

Ревякин виновато склонил голову, многозначительно посмотрел на Шуринова и взглядом показал на дверь. Дескать, наедине надо бы поговорить. Измайлов кивнул и вышел из комнаты. Следуя за ним, Ревякин закрыл за собой дверь.

– Ничего у вас не выйдет, лейтенант, – с ликующей улыбкой сказал Шуринов.

– Все схвачено, за все заплачено?

– А ты что, этого еще не понял?

– Не все так просто.

– Да нет, как раз все просто. Ваш начальник знает свое дело. Ему порядок в районе нужен, спокойствие. И прокурору тоже…

– А ты им этот порядок обеспечиваешь, да? Тарасова застрелили, Ковальков из окна вывалился…

– Так, может, на этом все и закончится? Может, дальше – мир и спокойствие?

– В тихом омуте черти водятся. Этих чертей изводить надо, тогда и на самом дне тихо будет.

– Преступность искоренить невозможно. С древних веков пытаются – бесполезно. Я тоже в свое время пытался с преступностью бороться.

– Да ну! – развеселился Богдан.

– Да. И ничего в том смешного. Я для чего, по-твоему, детей карате обучал? Чтобы они всякому хулиганью отпор могли дать. И что я получил взамен? Тюрьму?.. Так я и в тюрьме с преступностью пытался бороться. Блатные на колени меня поставить хотели – не вышло. Сам Рычаг на меня взъелся. Опустить меня хотел. А за что? За то, что я не такой, как они! Совесть у меня была, понятия о чести, справедливости. У них за душой ничего светлого, только грязь и кровь. Но ничего они со мной поделать не смогли… Я на свободу вышел. И что я узнал? А узнал я, что Рычагов на свободе и что коммерсантов он бомбит без всякого зазрения совести. А у меня знакомые среди этих коммерсантов. Пришлось заступиться… Если с процессом невозможно бороться, его надо возглавить. Вот и я решил возглавить преступность… Только моя преступность не воровская. Моя преступность на законе и порядке основывается. Я не собираюсь враждовать с милицией, как воры, я хочу вам помогать. Потому Измайлов меня понял. И ты, лейтенант, должен меня понять!

– Твои люди пистолет у меня выкрали, под убийство подставили, а я тебя должен понять, – презрительно усмехнулся Богдан.

– Ах, вот оно что!..

Шуринов какое-то время молчал, собираясь с мыслями, наконец заговорил:

– Да, было такое. И я перед тобой виноват, лейтенант. Но я ничего не имел против тебя лично. Фишка так легла, на тебя показала. Это бизнес, ничего личного…

– Ничего личного?.. То же самое, Шурин, скажу тебе и я. Это преступление, ничего личного. Ты убил Ковалькова, и ты за это ответишь… Еще бы Рычагова тебе предъявить, но Кривец на тебя не покажет. Он на Шаркова все валит. Все, как ты задумал. И Белкина тебя любит, не хочет сдавать. Но тебе и Ковалькова хватит. Десять лет – как минимум. Как говорится, ничего личного…

– Ты бы подумал, лейтенант, прежде чем огород городить. И капитану своему скажи. Может, со мной лучше дружить, чем воевать? Я ведь помогать вам буду в вашей работе. Не мешать, а помогать. Вместе все ворье из города выметем. Я уже начал, а вместе продолжим… Ну и личный фактор тоже будет присутствовать. Квартиру вне очереди получишь, с мебелью тебе поможем. Машины у тебя нет… Будет! Это реальное предложение, лейтенант. Я не собираюсь тебя покупать, я предлагаю тебе сотрудничество. Ты мне, я тебе…

– И не обманешь?

– Нет.

– А кто из наших может подтвердить, что не обманешь? С Измайловым все ясно, но к нему я за подтверждением не пойду. Кого ты еще среди наших купил?

Хотелось Богдану знать, кто в отделе работал на Шурина, но тот вовремя учуял подвох.

– Всех я у вас купил! Только ты остался. И Ревякин. Не будьте дураками!.. Подумай, лейтенант, хорошо подумай!

– Я уже подумал, Федор Васильевич, – сквозь ироничный прищур глянул на Шурина Богдан. – И все для себя решил. Вы убили человека, и вы ответите за это перед законом. И по закону.

– Не делай ошибок, лейтенант. Со мной шутки плохи. Ошибка может стоить тебе очень дорого…

– Я это учту.

В это время появился Ревякин. И задорно подмигнул Богдану. Дескать, все в порядке.

Шурин только что говорил о сотрудничестве. И Ревякин предлагал Измайлову то же самое и на его счет. Судя по всему, он смог убедить начальника РОВД в том, что Шурин может стать ценным агентом для них. Одно дело – заключить с ним договор на добровольных началах, и совсем другое – заставить сотрудничать под угрозой уголовного наказания. Во втором случае Шурин будет гораздо послушней. Возможно, Измайлов решил, что при таком раскладе с него и денег можно больше поиметь. Так или нет, но «добро» на работу с Шурином он дал.

Только бандит признаваться ни в чем не желал.