Они поженились совсем недавно. Однако, насколько Ролли было известно, Атвуд проводил слишком много времени отдельно от жены. Вчера он видел его на аукционе «Таттерсоллз», днем раньше – в боксерском клубе, а прошлой ночью – в частном игорном доме.

Майор знал, что для великосветских пар в порядке вещей, когда супруги живут каждый своей жизнью. Но поведение Атвуда казалось ему выходящим за рамки приличий. Ролли стиснул зубы и посмотрел в окошко, решив, что это еще один яркий пример того, как богатые, избалованные аристократы пренебрегают истинными сокровищами, дарованными им судьбой.

– Я пошел домой, – объявил Бентон, бросая на стол свои проигрышные карты.

Питер Даусон удовлетворенно улыбнулся и сгреб со стола солидную кучку монет.

– Ты уверен, что не хочешь сыграть еще одну партию?

– Уверен. Хочу уйти, пока мои карманы совсем не опустели. – Бентон обернулся к Картеру: – А как ты, Атвуд? Тоже закончил на сегодня? Готов наконец отправиться домой к своей прелестной женушке?

Картер непроизвольно сжал зубы. Это было сказано в шутку, но колкость друга ударила в сердце. Хотя ничего не было сказано прямо, Картер знал, что его друзей удивляет, почему он не остается дома с женой, а вместо этого все вечера и большую часть дней проводит с ними.

Действительно, его жизнь протекала в точности так, как и до женитьбы. По правде говоря, даже лучше, потому что отец перестал его донимать требованиями найти себе жену. Тогда почему он не чувствует удовлетворения от сложившейся ситуации?

– Скажи мне, что ты думаешь о любви? – спросил Картер.

Виконт помедлил, натягивая пальто. Затем с любопытством посмотрел на друга.

– Любви – к чему? К выпивке? К новой партии племенного скота? К паре удобных, превосходно начищенных сапог?

– К женщине, – огрызнулся Картер. «Начищенные сапоги – скажет тоже…»

Бентон помолчал.

– Боже милостивый, только не говори, что ты влюбился в свою жену, – наконец произнес он.

– Нет. – Картер покачал головой. – Но боюсь, что она могла вообразить, будто влюблена в меня.

Бентон скептически поднял бровь:

– Тебе нечего боятся. Она умная, рассудительная малышка – ну, для женщины, разумеется, – опомнится и осознает свою ошибку.

– Не слушай Бентона, – вмешался Даусон. Он собрал карты и положил колоду на середину стола. – Я думаю, тебе чертовски повезло. Леди Атвуд прекрасная женщина. Ты заслуживаешь счастья, которое доставят тебе ее любовь и привязанность.

Неужели Даусон прав? Должен ли он просто принять этот дар любви и удовольствоваться этим? Но с любовью связаны ожидания взаимности. В этом-то и заключалась главная трудность. Потому что Картер больше всего боялся, что не способен полюбить. Полюбить беззаветно, всем сердцем, как она того заслуживала.

Доротея была его женой. Он уважал ее. Обожал, в конце концов. Вместе они могли построить надежную счастливую семью. Именно об этом они договорились, прежде чем пожениться. Именно этого они оба хотели. И на его взгляд, такое неуловимое, переменчивое чувство, как любовь, угрожало этой стабильности.

Разве любви не требуется время, чтобы развиться, вырасти? Как может Доротея быть так уверена в себе, если его постоянно мучают сомнения?

Из-за этого он чувствовал себя слабым и глупым, не способным разобраться в собственных мыслях и в собственных чувствах. Из-за этого испытывал неуверенность и постоянные колебания. Из-за этого выглядел в собственных глазах неумелым и нелепым. Он думал, что, если будет держаться подальше от Доротеи, все как-то разрешится. Решение придет само.

Увы, он жестоко ошибался. То, что он отказывался разобраться с этой проблемой, вовсе не означало, что она перестала существовать. Величайшая ирония заключалась в том, что он слишком заботился о жене, слишком уважал ее, чтобы заявить о вечной любви, пока сам не будет уверен, что чувствует именно любовь.

Картер вскочил, подал знак принести ему пальто – слуга бросился выполнять поручение, – и трое друзей покинув игорный дом, разошлись по своим каретам. Весь путь к особняку герцога Картер пребывал в задумчивости.

Час был поздний, когда он добрался до дому. Картер отпустил камердинера, как только вошел в спальню. У Дансфорда был сегодня какой-то нерешительный суетливый вид, и Картер нашел это особенно раздражающим. Слуга в досаде удалился. Несколько секунд спустя раздался легкий стук в дверь.

Картер повернулся к двери, готовый рявкнуть, чтобы камердинер убирался к черту, как вдруг дверь в смежную гостиную открылась и в комнату скользнула Доротея.

Она уже переоделась ко сну в длинную голубую атласную ночную сорочку с глубоким вырезом, открывающим пышные округлости ее восхитительной груди. Волосы были распущены и стекали по плечам сверкающей золотистой волной. При виде ее утонченной чувственной красоты у Картера стало тесно в паху. Плоть его затвердела, прежде чем Доротея дошла до середины комнаты.

– Извини за вторжение. – Она поднесла ладонь к горлу, и он увидел, что пальцы ее слегка дрожат. – Я дожидалась тебя, чтобы предупредить, что утром уезжаю. Я собираюсь навестить сестру Гвен и скорее всего проведу несколько дней у них с Джессоном.

Картеру потребовалось время, чтобы осмыслить ее слова. Она покидает его? Нет, она сказала совсем не это. Она хочет навестить Гвендолин. Симпатичную женщину с огромным животом. К нему медленно вернулась способность дышать.

– Есть какие-нибудь новости?

Глаза Доротеи широко раскрылись, словно ее удивило, что он помнил о беременности Гвен.

– Ребенок должен появиться со дня на день. Эмма пишет, что Гвен постоянно не в духе и чуть что заливается слезами. Джессон совсем потерял голову, пытаясь скрыть свое беспокойство и стараясь ее отвлечь.

– Похоже, ты им нужна.

– Да, очень. – Она кивнула. – Кроме того, это поможет мне почувствовать себя полезной.

Ее замечание больно ужалило его, потому что подразумевало, что здесь она чувствует себя совершенно никчемной. По его вине? Скорее всего.

– Я отвезу тебя, – хрипло произнес он.

– В этом нет необходимости. Герцог отдал в мое распоряжение свою карету. Поездка займет лишь нескольких часов, так что его кучер к вечеру вернется назад. Я могу прислать тебе весточку, когда мне понадобится экипаж, чтобы вернуться в Лондон. Хотя думаю, что Джессон с радостью позволит мне воспользоваться его каретой.

Ее независимый, уверенный тон разозлил Картера. Это было совершенно нелепо, поскольку именно он и спровоцировал такой тон своим пренебрежением к жене.

– Останься со мной этой ночью, – повинуясь порыву, воскликнул он, стараясь, чтобы его улыбка не показалась ей хищной.

Доротея опустила глаза, щеки ее вспыхнули жарким румянцем.

– У меня как раз заканчиваются месячные.