Павла это обижало. Он считал, что горожане отупели, не способны по достоинству оценить его картины. И вот однажды возле него остановилась пожилая женщина. Она долго рассматривала картины, а потом спросила внезапно:

— Ты долго был в Чечне?

— Как узнали?

— Я сама там была, медсестрой. И, указав на картину, где подбитая снарядом санитарная машина перевернулась в кювет, спросила:

— Сколько стоит?

Узнав цену, заплатила не торгуясь.

— У вас кто-то остался в Чечне? — спросил женщину.

— Да! Молодость, память и любимый. Это не забыть, — поторопилась уйти.

А вскоре подошли военные. Их было пятеро. Внимательно всматривались в Пашкины картины.

— Крутой ты человек. В самую душу бьешь не щадя. После твоих работ ночи покажутся мукой. Ведь и так пережито нимало, — заметил пожилой майор.

— Война закончилась. А твои картины все еще пахнут порохом и смертью. Стоит ли душу изводить такою памятью? Жизнь короткая! Каждой минутой дорожить надо, — купил одну из работ капитан, сказав тихо:

— В кабинете повешу. Домой не возьму, а то снова спать перестану.

Павел возвращался домой счастливый. Две картины продал! Конечно, это мало. Но все ж…

— Павлик! Отходи от войны, перестань ее рисовать! Ты оглядись вокруг! Рисуй жизнь! — просила Лариса мужа.

— И ты туда же! — передернуло человека.

— Паша! Я уже не могу дольше терпеть. Ведь ты совсем забыл обо мне. Посмотри, в чем хожу, стыдно из дома выйти. Туфли сносились, вконец порвались, подошвы протерлись, облезли, колготки порвались вдрызг. У меня, если порвутся юбка или кофта, не в чем пойти на работу. Мне стыдно приходить в театр в таком виде. Ведь я на виду у людей. Никто не одевается так убого. Вспомни, что в театре работаю! Пощади! — напомнила Лариса мужу.

— Я тоже одет не по-королевски, но не обращаю внимания на окружение. У меня другая мораль и свои взгляды на жизнь. Важно не то в чем одеты, а что в душе. Я не пропиваю, сама знаешь. Живу искусством и трачу только на дело. Вот и сегодня, купил холст, краски, рамки для картин. Они наше сокровище. Не пойму, на что сетуешь? Другие живут иначе. Я такого не признаю. Жить животными инстинктами постыдно для человека! Я никогда не соглашусь на такое существование. Меня никогда не поняли б мои ребята. Они остались там — в Чечне, навсегда, их не поднять. Разве за пузо воевали, ради него погибли? Меня сколько раз спасли от смерти, чтоб я выжил. А теперь ты меня уговариваешь забыть все! Говоришь о тряпках, как мещанка! Не ожидал от тебя такого падения!

— Паша! Но куда денешься от жизни? Мы не на войне, среди обычных людей живем, надо пересмотреть свой нынешний день. Ведь ни один ты воевал. Но другие живут нормально, заботятся о семьях, о близких, — обняла мужа.

— Я тоже заботился, — сбросил с плеч руки жены. Еще как лелеял! Дышал над ними, а что получил? Сама знаешь! — вскипал человек.

Павел не всегда был таким. Когда-то ему прочили большое будущее. Его учителя говорили о таланте молодого художника, необычном видении и ощущении мира, называли гением. Картины Павла раскупались быстро и охотно. Он не знал нужды в деньгах. Картины человека представлялись на выставках и занимали видное место. Тематика работ была многообразной, впечатляющей. Вот так изобразил строительство дома, по-своему, без груды кирпича и бетонных плит, его дом словно вырастал из большого белого облака, как из сказки. Он будто на крыльях поднимался вверх, навстречу солнцу и небу. Эта работа получила самую высокую оценку на выставке. Была и другая, казалось бы, совсем неприметная: лесная избушка в самом сердце глухоманной чащи. Снежные сугробы да могучие деревья стоят в обнимку, вокруг темно и холодно, кажется, нет здесь места живой душе. Но из окон избушки льется наружу тихий свет жизни. Он так похож на добрую, теплую улыбку человека. Нет, здесь не погибнет, не пропадет живая душа. Тут

она всегда сыщет приют и отдых. Эта работа запомнилась многим. Каждый понял и воспринял ее по-своему. Художник сказал, что хотел утвердить еще раз торжество жизни на земле. Что за каждым ненастьем наступает рассвет, а в конце пути любого человека обязательно ждет свет в его окне… Он искренне верил в это.

Пашку любили все. У него было много друзей и подруг. Девчонки не сводили с него влюбленных глаз. Парень был их кумиром.

Но… Несмотря на славу и известность, женился на скромной девушке, какая отказалась стать натурщицей. Другие на такое предложение соглашались с радостью. Эти картины полуобнаженных и голых девиц пользовались особым спросом у горожан. Их раскупали мигом. Конечно, успех кружил голову, но человек вовремя обзавелся семьей, а вскоре стал отцом. Жена художника оказалась на редкость ревнивой. И Павел, поняв, что эта болезнь неизлечима, вскоре стал остывать к женщине и даже стыдился ее. Сгладило лишь появление сына. Он стал радостью человека и тот почувствовал смысл, цель своей жизни. Он будто получил от судьбы сильные крылья, способные удержать в любых испытаниях.

Но художнику, как и всем людям искусства, постоянно требовались новые впечатления, перемена обстановки, окружения, они диктовали новые темы, они вдохновляли.

Вот так решил, отправляясь в Чечню, что уж там он окончательно сформируется как зрелый художник. Эту идею подсказали друзья художники, какие тоже хотели встряхнуться, хлебнуть свежего ветра перемен.

Сколько лет им было тогда? Ни одному не исполнилось тридцати.

По-разному восприняли этот отъезд в семьях. И Павла не поняли. Ведь мог при желании «откосить» от призыва. Было нимало веских причин. Но человек сам рвался на войну. Что его так неотвратимо тянуло

туда? Он был уверен, что вернется совсем другим человеком и не ошибся.

Павел, как мог, утешал и успокаивал жену и мать Обещал, что скоро вернется живым и невредимым, будет беречь себя, не станет собою рисковать. Но чего стоили пустые обещания? Ведь человек не видел и не представлял себе войну. Он никогда не рисовал мертвых. Тут довелось не рисовать, а стрелять самому, стрелять и защищаться, чтоб не убили его.

Что такое война? Это понял сразу. Ему навсегда запомнились улыбки и смех вчерашних друзей. Их с каждым днем становилось все меньше. Иных увозили домой в гробах, других хоронили здесь, неподалеку от поля боя. Где-то в распадке, по дороге нарвались на мину, и разнесло ребят по обочинам, по кустам, такое лучше не видеть родным, не знать, какою жестокой бывает смерть.

Пашка видел все. Уж, какие там картины, кровь стыла в жилах, белели виски. Руки хватали автомат. О кисти и мольбертах не вспоминал. Не до них ему было.

Ведь вот только недавно сидели рядом. Говорили о доме, о семьях и детях, какие ждут их, своих отцов:

— Мой сынишка уже в детсад пошел. Совсем мужчиной стал. Все обо мне спрашивает, — прятал письмо из дома в нагрудный карман закадычный друг Виталий.

— А мой только ходить научился. Зубы еще не все прорезались. Меня помнит. По фото узнает. И говорят, что скучает. А еще очень ждет, — вздыхал Павел.