Я попробовала номер Жанет (и Жана) в Виннипеге, и мне было доложено, что их терминал отключен «по желанию хозяев». Интересно, а как же я слушала сегодня утром новости в норе? Или «отключен» означает лишь, что он не реагирует на звонки? Возможно, это какой-то тайный код для посвященных?

Справочная служба «АНЗАК» в Виннипеге долго морочила мне голову дурацкой информационной рутиной, предназначенной для пассажиров, прежде чем удалось добраться до человеческого голоса, неохотно сообщившего, что капитан Тормей находится в отпуске в связи с чрезвычайным положением и прекращением полетов в Новую Зеландию.

Номер Жана в Окленде ответил лишь музыкой и предложением записать послание на автоответчик, что, впрочем, было вполне естественно: раз полубаллистики не летали, Жан никак не мог там оказаться, и я надеялась лишь, что, может быть, застану на этой квартире Бетти или Фредди.

В самом деле, как можно попасть в Новую Зеландию, если полубаллистики отменены? На морском катере – невозможно, они слишком маломощные. Интересно, а эти огромные суда на «шипстоунах», которые строят прямо на воде, принимают на борт пассажиров? Думаю, что нет, я где-то слышала, что на многих из них вообще нет экипажа.

Я всегда полагала, что благодаря своей профессии тренированного курьера я знаю гораздо больше способов путешествовать, чем обычный турагент. Ведь мне нередко приходилось пользоваться такими способами передвижения, которые недоступны простым разъездным агентам, о существовании которых туристы вообще не имеют понятия. Но сейчас до меня дошло, что мне в жизни ни разу не приходилось задуматься над тем, как добраться до места, если не летают полубаллистики. Какой-то выход должен быть, какой-то выход всегда есть, но… Я решу эту проблему. Позже.

Я позвонила в университет Сиднея, поболтала с компьютером, потом мне удалось добиться человеческого голоса, который признал существование профессора Фарнези, но сообщил, что тот на каникулах. «Нет, частных адресов и номеров мы, к сожалению, не даем, извините. Может быть, вам стоит обратиться в справочную».

Компьютер сиднейского справочного бюро, казалось, очень соскучился от безделья, потому что он готов был говорить бесконечно – о чем угодно, только не о том, что Фредерико или Элизабет Фарнези значатся в его сети. Я прослушала рекламу Величайшего в Мире Моста (это неправда), потом Величайшего в Мире Оперного Театра (это правда) и отключилась от связи с некоторым сожалением: дружелюбно настроенный компьютер с привычным акцентом в общении гораздо более приятен, чем большинство людей – и обычных, и моей породы…

После Сиднея я набрала код, который, надеялась, мне набирать не придется, – Крайстчерч. Возможно, служба безопасности Босса послала весточку на адрес моей бывшей семьи, когда наша «фирма» опять переехала… Если это был переезд, а не полное уничтожение. Была также и вероятность, хотя я в это не верила, что Жан мог послать мне весточку на этот адрес, когда столкнулся с полной невозможностью связаться с империей. Я вспомнила, что давала ему свой номер в Крайстчерче, когда он любезно оставил мне номер его квартиры в Окленде. Итак, я набрала номер моего бывшего «семейного очага» и… испытала шок, какой испытывает любой, когда делает очередной шаг – и не находит под ногой ступеньки. «Номер, который вы набрали, не обслуживается. Звонки не переадресуются. В случае крайней необходимости наберите номер крайстчерчского…» – далее последовал номер конторы Брайана.

Я прикинула разницу во времени, в глубине души надеясь, что эта разница избавит меня от необходимости звонить сейчас, но… В Новой Зеландии как раз наступило утро – без чего-то десять, – следовательно, Брайан наверняка сидит у себя в кабинете. Я набрала его номер, получила подтверждение контакта через спутник и через несколько секунд уставилась на его изумленную физиономию.

– Марджори?!

– Да, – подтвердила я, – Марджори. Как дела?

– Зачем ты мне звонишь?

– Послушай, Брайан, мы были женаты семь лет. Можем мы хотя бы вежливо поговорить друг с другом?

– Прости. Чем могу тебе помочь?

– Извини, что звоню тебе на работу, но я позвонила домой, а там отключен терминал. Брайан, ты ведь знаешь, что из-за чрезвычайного положения с Чикагской империей нет связи… Ну, все эти убийства, как они это называют – «Красный четверг». Поэтому я сейчас в Калифорнии и не могу попасть домой в империю. Скажи, на мое имя поступала какая-нибудь почта? Понимаешь, до меня ничего не дошло и…

– Мне нечего тебе сказать. Правда нечего. Извини.

– Неужели ты не можешь сказать хотя бы, была какая-нибудь почта или не было? Если я буду знать, что была, это поможет мне проследить откуда, и…

– Дай подумать. – Он помолчал, а потом с усмешкой спросил: – А каким же способом ты выкачала все деньги? Значит, они ушли на твой счет, а с ними и все…

– Какие деньги?

– Деньги, которые ты потребовала назад, пригрозив открытым процессом. Немногим более семидесяти тысяч долларов. Марджори, я поражаюсь, как у тебя хватает духу сюда звонить после… после того, как своей ложью, своим обманом и холодным расчетом ты разрушила всю нашу семью.

– Брайан, ты спятил? Что ты несешь? Я никому не лгала, я никого не обманывала, и я не взяла ни цента из семьи. «Разрушила семью»? Но… как? Меня без предупреждения вышвырнули из семьи и выставили вещи за порог. Я просто не могла ничего разрушить. Объясни мне все, пожалуйста!..

Он объяснил – холодно и во всех печальных подробностях. Мое недостойное поведение, конечно же, было частью продуманной лжи. Своим обманом – этой нелепейшей выдумкой, будто я искусственно созданное существо, – я принудила семью подать на развод. Я попробовала напомнить ему, как тогда продемонстрировала свои способности, но он просто не желал об этом разговаривать – то, что помнила я, никак не совпадало с тем, что помнил он. Теперь – о деньгах. Это опять ложь – он сам видел чек с моей подписью.

Тут я оборвала его, сказав, что любая подпись, какую он мог видеть на любом чеке, – поддельная. Я не получала от них ни цента.

– Значит, ты обвиняешь Аниту в мошенничестве. Это самая поганая выдумка из всех.

– Я ни в чем не обвиняю Аниту. Но никаких денег от семьи я не получала.

На самом деле я обвиняла Аниту, и мы оба это знали. Обвиняла и ее, и, быть может, самого Брайана… Я вспомнила, как Викки однажды сказала, что Анита возбуждается лишь от хруста толстых пачек кредиток… Я шикнула на нее, чтобы она перестала сплетничать, но… Я и от других «сестер» по с-браку слышала об Анитиной фригидности – то есть о том состоянии, которое ИЧ просто не может понять. Оглядываясь назад, я готова была допустить, что ее подлинной страстью была семья, ее финансовое положение, ее престиж и место на социальной лестнице. Если так, то она должна была меня ненавидеть: я не разрушала семьи, но, вышвырнув меня, она нарушила равновесие, и с-брак рассыпался как карточный домик. Сразу после моего отъезда Викки отправилась в Нукуалофу одна – знакомиться с новым зятем – и… велела своему адвокату начать бракоразводный процесс и потребовала долю. Потом из Крайстчерча уехали Дуглас и Лиспет, вступили друг с другом в брак и тоже подали на развод. Да, одно маленькое утешение для меня: от Брайана я узнала, что против меня было не шесть, а семь голосов. Утешение? Очень просто: Анита настояла на том, чтобы голосовали не количеством членов семьи, а денежными паями. У Брайана, Берта и Аниты было семь долей в общем пае – вполне достаточно, чтобы изгнать меня, но… При этом Дуг, Викки и Лиспет не голосовали вообще.