– До сих пор не бывало, – с сомнением в голосе отозвалась Грета. Ханна же только кивнула. Кажется, они были не очень-то уверены в успехе этого предприятия.

– Я говорила с Зигмундом по телефону. Завтра утром я отвезу Диану к нему – переодетую в истеричную девочку-подростка, – сказала Ирен, пристально глядя на Диану.

– А в чем разница с обычной девочкой-подростком? – спросила Диана. Она положила себе последний кусок пирога, не спрашивая, хочет ли кто-нибудь еще.

– Да ни в чем. – Ирен поставила кофейную чашку на стол. – Но для тебя это будет новая роль. Просто притворись встревоженной и испуганной. Поплачь немного, если сумеешь. Не сиди с таким дерзким видом, не то они догадаются, что тут что-то не так.

– Ой, да я же первоклассная актриса, – сказала Диана. – Мне только Мэри играть не дает, а притворяться я умею очень даже убедительно, вот увидите!

– Вот и хорошо, – сказала Ирен, взглянув на Диану с сомнением – в точности так, как все всегда смотрели на Диану. – Жюстина, я хочу, чтобы вы немного поспали. Мне кажется, вам это необходимо – последние несколько дней были чудовищно утомительными для вас всех, а вам в особенности лучше поберечься.

Жюстина кивнула с явной неохотой. Но Мэри тоже знала – если она переутомится, у нее могут опять начаться обмороки. Это была ее единственная слабость – не считая нежного сердца.

Жюстина: – Я бы не сказала, что нежное сердце – слабость. Сострадание – это то, что делает нас людьми.

Кэтрин: – И все-таки это слабость, когда кому-то приходится выметать паутину у тебя в мастерской, потому что ты не хочешь обижать паучка!

Жюстина: – А кто мы такие, чтобы ставить больших выше маленьких, сильных выше слабых? У паука есть такое же право на жизнь, что и у меня.

Миссис Пул: – Только не в этом доме!

– Мэри, мне бы хотелось, чтобы вы тоже отдохнули, – добавила Ирен. – Но вначале – может быть, прогуляемся вдвоем в парке? С тех пор как вы приехали, у нас почти не было времени, чтобы узнать друг друга.

– Да, конечно, – сказала Мэри. Почему именно она? Ведь Жюстину или Диану у Ирен тоже не было времени узнать? Это немножко… тревожило? Скорее настораживало. О чем Ирен хочет с ней поговорить?

Когда все встали из-за стола и Ханна унесла на подносе все, что осталось после их чаепития, так не похожего на чаепитие, Мэри зашла в их с Дианой комнату за шляпкой и перчатками. Платье, наверное, и это сгодится? Для прогулки в парке, во всяком случае. Оно было из серой мериносовой шерсти. А сверху можно накинуть шаль. Конечно, этому платью далеко до того, в которое переоделась после обеда Ирен – бордовое, шелковое, с вышивкой по вороту и подолу. Оно было похоже на одно из тех «эстетичных» платьев, о которых так часто говорила Беатриче. Корсет Ирен не нужен, с ее-то фигурой. Да, она могла бы служить превосходной рекламой рационального стиля одежды.

Прежде чем выйти из спальни, Мэри взглянула на себя в зеркало над умывальником. Какое заурядное, заурядное, заурядное лицо… не то чтобы непривлекательное, но ничего особенного. Ну что ж, во всяком случае, у нее вполне респектабельный вид, а это главное – по крайней мере, так всегда говорит миссис Пул.

Миссис Пул: – Конечно, и это правда.

Беатриче: – Но, Мэри, в твоем лице есть нечто особенное – выражение. Такое… живое, умное, словно ты все время наблюдаешь за жизнью вокруг, оцениваешь, вникаешь во все. Когда ты смотришь на себя в зеркало, этого выражения не видно: там отражается только обычная обеспокоенность женщины перед зеркалом, – как у нас у всех, наверное. Поэтому ты и не видишь того, что видят все.

Мэри: – Ты очень добра, Беа, но я не напрашивалась на комплименты. Это Кэтрин вложила такие мысли мне в голову, что же я могу с этим поделать? Я даже не уверена, что думала об этом в ту минуту.

Кэтрин: – Но в другие-то минуты думаешь, правда ведь?

– Готовы? – спросила Ирен. Она ждала в прихожей. На ней была шляпка с черными перьями, которые загибались вокруг полей и почти касались ее щеки, – очень элегантная и, вероятно, очень дорогая. – Идемте в сад, Мэри. «Уже ночь – летучая мышь улетела в свой черный грот», или как там сказал лорд Теннисон. Что там дальше… «роза мускусная цветет»… нет, не помню. Я тоже недурной психолог в своем роде! Я знаю, что Жюстине нужно поспать, а вам – выбраться на свежий воздух и пройтись. Идемте в парк, там поговорим.

Они спустились по парадной лестнице во двор, затем прошли через арку ворот, достаточно широких, чтобы туда мог въехать экипаж. Когда вышли на Принц-Ойген-штрассе, Мэри ждала, что Ирен свернет налево или направо, но та повела ее вдоль улицы к длинной каменной стене. В стене была ниша, а в ней – дверь. Ирен достала из сумочки ключ.

Куда же они идут? Увидев выражение лица Мэри, Ирен рассмеялась своим глубоким, мелодичным смехом оперной певицы.

– О, милая моя, вы же не думали, что я поведу вас в самый обыкновенный парк? Добро пожаловать в Бельведер!

По левую руку от Мэри лежал длинный прямоугольник сада – не такого, как Риджентс-парк с его многолетними клумбами, а что-то похожее на турецкий ковер – ровные разноцветные завитки и узоры из цветов, аккуратно высаженных вокруг голубых фонтанов. На ее взгляд, это выглядело слишком искусственно, однако вид все же был изумительный. Сад уходил под гору, вниз, вниз, вниз – и в самом низу заканчивался каменным зданием, над которым можно было разглядеть центр Вены: крыши домов, вздымающиеся вверх, а между ними – зеленые холмы.

А по правую руку – еще одно каменное здание. Целый дворец, огромный и роскошный, как… как дворец. Никаким другим словом его нельзя было назвать. Если бы кто-то попросил ее дать определение слову «дворец», она бы просто показала на это здание – в классическом стиле, изящное, будто морская раковина, сияющая белизной в свете дня, только в этой раковине помещались сотни комнат. Свет, впрочем, был скорее предвечерний – край неба уже слегка тронули оранжевые и розовые краски.

– Какой же он…

– Слишком большой и убийственно старомодный. Кому захочется жить в таком мавзолее? – Ирен окинула дворец критическим взглядом.

– А кто там живет? – спросила Мэри.

– Один мой друг… ну, собственно говоря, при моем роде занятий друг – понятие условное. Скажем так – мы находим наши отношения обоюдно приятными. Когда я сказала Францу, что люблю гулять здесь по вечерам, он дал мне ключ, чтобы я больше не взламывала замок – это, по его словам, подает дурной пример другим. Я сказала, что ему лучше бы поселиться в каком-нибудь другом месте, которое будет ему действительно по душе, а из этой громадины сделать музей, открытый для всех жителей Вены. Можете себе представить, какой это был бы подарок художникам этого города, если бы они могли выставлять свои работы в таком месте? Густав, Коломан, Макс… Ну что ж, придется им вершить свою революцию без государственной поддержки. И они ее совершат так или иначе, можете мне поверить. Но я привела вас сюда не для того, чтобы говорить об искусстве, Мэри.