Леопольдо подумал, что зря пришел сюда. Все чаще ловил на себе чужие взгляды. Не агрессивные, но и не дружелюбные. Скорее недоуменные. Должно быть, белого здесь давно не видели, да еще без оружия. Не иначе как сумасшедший. Ведь только безумец сунется в раздираемую гражданской войной страну. Белый безумец… Страну, населенную черными.

Леопольдо чувствовал себя неловко под этими взглядами, свернул в ближайшую улочку, добрался до моря и уселся на песок в полосе прибоя. С моря подул легкий соленый бриз, наполнил легкие чистым свежим воздухом, разбавляя вечернюю духоту. Леопольдо смотрел на море, видел, как белеют гребни волн на поверхности, замечал одинокие рыбацкие лодки вдали, перья тонких облаков на небе. Где-то там, за чертой горизонта находился Йемен. Йемен стал навязчивой идеей для Леопольдо. Если он доберется до Йемена, если он все же выберется из этого проклятого всеми мыслимыми и немыслимыми богами места, где даже тени боялись показаться средь бела дня, избегая ослепляющих лучей жестокого африканского солнца, тогда – он даже не сомневался в этом – сможет добраться не только до Бермуд, но и до любой другой отдаленной точки мира. И может ли быть иначе, ведь у него есть деньги. Да, уверенность Леопольдо зиждилась на тех американских купюрах, что жались друг к другу, точно сосиски в упаковке в его портмоне. Леопольдо, как и многие другие люди, чувствовал уверенность, когда его карманы грели деньги – истинные божества современного мира. И как и другие люди падал в пучину страха и неуверенности, когда был лишен их. Правда, до того момента, как покинуть родной дом, в жизни Леопольдо не было случая, когда у него не было денег. Он жил в процветающей стране. У него были заботливые, часто сверхзаботливые, родители. Голод, жажда – да он не знал, что это такое, до тех пор, пока не оказался в Африке, дикой, голодной, неизвестно за что проклятой богами, с голодными голопузыми детишками и матерями, чьи груди страдали от недостатка молока. А когда узнал, то понял, что ад и рай существуют не только в воображении верующих, но и здесь, в этом поднебесном мире, где одни люди изнывают от безделья в роскоши, другие же – обречены всегда ощущать сосущие позывы в желудке. Похоже, для того, чтобы вкусить все "прелести" ветхозаветного ада, нет нужды совершать грехи, достаточно родиться в вымирающей Африке. Как и нет нужды мечтать об иллюзорном ветхозаветном рае: для голодных африканских детей, как и для их родителей, рай находится уже здесь, на Замле – в Европе. Только вот попасть в этот рай они никогда не смогут, а все из-за того, что им “повезло” родиться в колыбели (или быть может в могиле?) человеческой цивилизации.

Тихий, убаюкивающий шелест волн склонил голову Леопольдо на колени. Леопольдо встрепенулся, будто почувствовал чье-то присутствие, огляделся, но кроме крикливых птиц в небе никого не увидел. Стряхнул с себя сонное оцепенение, поднялся на ноги и двинулся вдоль пляжа, вспоминая свою полуголодную жизнь у Рахима, голодных детишек, виденных не более как час назад.

Леопольдо бежал по пляжу, загребая носками кроссовок песок, боясь мигнуть, дабы не спугнуть то чудо, которое видели его глаза в эти минуты. Наверное, именно такие чувства владели Селкирком[133], когда он увидел корабль. Леопольдо также видел корабль. Настоящее чудо кораблестроительства! По крайней мере, тот, переживший не одну бурю бот, что покачивался на воде в десятке метрах от берега, представлялся Леопольдо неким новым Ноевым ковчегом[134], который спасет ему жизнь, вырвет из когтей его африканского настоящего и толкнет в объятия более-менее цивилизованного будущего, как минимум того, который находится по ту сторону Аденского залива.

Леопольдо остановился, по щиколотку забредя в воду, напротив судна, пробежался взглядом по деревянному, облезлому от краски борту, короткой мачте, квадратным окошкам рубки в поисках какого-либо движения, подсказавшему бы ему, что хозяин на месте. Между тем никакого движения на судне Леопольдо не увидел. Бот выглядел если и не брошенным, то оставленным как минимум до утра.

Леопольдо побежал взглядом в одну сторону, в другую в надежде увидеть хозяина суденышка. Заметил темнокожего мужчину. Ноги того были обмотаны длинным куском ткани, в оранжевой тениске с белыми горизонтальными полосами и темно-серой шляпе с короткими полями. На вид мужчине было не больше тридцати, высокий, худощавый, с размашистой походкой. Он как раз вышел из-за угла ближайшего к Леопольдо дома. Заметив Леопольдо, остановился, бросил взгляд на бот, заскользил по искрившейся в предзакатных лучах вечернего солнца поверхности моря, вскользь коснулся рыбацких лодок в отдалении и остановил взгляд на Леопольдо.

Недолго думая, Леопольдо поспешил к незнакомцу в надежде, что это хозяин бота. Сомалиец наблюдал за приближением Леопольдо. Судя по выражению его лица, вид белого в этой местности его нисколько не удивлял.

– Do you speek English[135]? – первым делом поинтересовался Леопольдо, когда приблизился к сомалийцу.

Тот смотрел на него, не совсем понимая, что от него хотят. Вдруг вытянул руку, ткнул пальцем в грудь Леопольдо и что-то сказал. Леопольдо показалось, что африканец что-то у него спрашивает.

– English, – сказал Леопольдо, чувствуя сожаление, что судьба забросила его в одну из немногих оставшихся на карте мира стран, где английский не менее дикий, чем и любой другой европейский язык.

– English, – вслед за Леопольдо повторил сомалиец, улыбнулся и сказал, указав на себя. – Nadeem.

– Тебя зовут Надим?

– Nadeem, – сомалиец, услышав свое имя, кивнул, улыбка стала шире.

– Надим, это твое судно? – Леопольдо развернулся и указал на бот у берега.

– Nadeem, – сомалиец снова кивнул, расплывшись в улыбке, точно торговец на рынке перед богатым покупателем.

– Я хочу нанять его, – взгляд Леопольдо бегал между судном и сомалийцем, лучившимся улыбкой и кивавшим вновь и вновь, словно понимал, что говорит Леопольдо. – Йемен. Мне нужно попасть в Йемен. Вы мне можете помочь?

Услышав слово "Йемен", сомалиец бросил взгляд на судно, затем на Леопольдо, будто начиная понимать, что от него хотят, улыбнулся еще шире.

– Al-Yaman. Al-Yaman[136], – закивал головой и затараторил так, что Леопольдо, если бы и знал местный язык, все равно ничего не понял бы.

Когда же словесный поток иссяк, Надим ткнул себя в грудь, затем указал на бот, на горизонт и сказал:

– Al-Yaman.

Леопольдо вслед за сомалийцем расплылся в бородатой улыбке, когда осознал, что он все же достучался до собеседника, и тот понял, что от него требуют.