– А, вот ты о чем. Я – могила. Никому ни слова.

Рассказываю ему, как Усманов воровал хлопок в Узбекистане, а я, чтобы списать приписки, гнал вагоны в Ленинград с ворованным хлопком.

– Понимаешь, там на самом деле хлопок высшего качества, а в сопроводительной написано, что это линт и улюк.

– А это еще что такое?

– Это на самом деле отходы производства хлопка. Потом я пристраивал хлопок на заводы в Ленинграде. Там рубашки и штаны шили из этого материала. Левака гнали охуительно.

А про себя умираю от смеха: «Надо же чем-то занять рябят, пусть поработают».

Не проходит и десяти минут, Гоче стало плохо, и он попросился к врачу. Я умираю просто. Он возвращается часа через три. Пахнет шашлыком и коньяком, принес пачку сигарет, говорит: врач дал. У него уже готовы конкретные вопросы: где, когда, сколько. Пока его не было – я же понимаю, чем он там занимается, – я прикинул: в Ленинграде я бывал крайне редко, по работе я не был в Ленинграде никогда. Но нужно такое время моих поездок в Ленинград указать, чтобы со временем я смог документально доказать, что я был в другом месте.

Трюк, когда говоришь, что был в одном месте, а потом доказываешь, что был в совершенно другом, я помню с детства. Тогда папин приятель вернулся из лагерей, отсидев свои двадцать лет, и рассказывал разные истории. Мне было лет тринадцать, и я запомнил. Во время допросов в ЧК ему надо было сознаваться в своих преступлениях: в троцкизме, бухаризме, что он иностранный шпион, – иначе его запытали бы до смерти, как многих других. Но рассказывал он только то, по поводу чего потом, на суде, имел возможность доказать, что он там просто не мог находиться, так как есть документы, что он был в это время в другом месте. Ему это помогло. На суде он отказался от показаний, и его в результате не приговорили к расстрелу.

Москву я сразу отбросил: как докажешь, что я там в определенное время точно был. А вот Ташкент – другое дело: я покупал билеты на самолет, вписывался и выписывался из гостиницы, и, значит, физически не мог в это время находиться в Ленинграде. Я вспомнил несколько таких дат.

– А куда ты хлопок вез? С какими заводами работал?

– Не очень помню, к сожалению, какой завод. – А я же не знаю ни одного швейного завода в Ленинграде. – «Большевичка», кажется.

В Союзе в любом городе «Большевичка» была, и именно швейные фабрики так любили называть.

– Может, «Красный треугольник», – Гоча мне сам подсказывает, ему же дали всю информацию, – или завод имени Володарского?

– Имени Володарского, точно. Хотя меня возили и на «Большевичку» тоже.

Что и откуда брали, сколько вагонов, как кого зовут, кто чем занимается, – на все отвечаю, что ничего не помню. Он мне все имена говорит, а я подтверждаю. Гоча расцветает у меня на глазах, весь светится. Он уже представляет себе, какие получит послабления тюремные. Опять выдумывает причину и уходит из камеры. Вернулся он через два часа избитый так, что места живого на лице нет. На меня даже не посмотрел, забился на нары, одеялом укрылся и затих. Через несколько часов его вызвали с вещами, и больше я его никогда не видел.

На следующем допросе я спрашиваю своего следователя:

– Кто это Гочу так уделал?

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – хмуро ответил Автандил и уткнулся в свои бумаги.

– Не хотите, не рассказывайте. Но что это вы придумали: хлопок, вагоны, Ленинград? Я хлопком занимаюсь? В чьей это голове могло родиться?

– Я ко всем этим делам отношения не имею. Я имею отношение только к твоему коммерческому посредничеству. Вот об этом давай поговорим.

Я поверил Автандилу, что это была не его идея. Уж слишком топорно сработано. Интересно, кто были эти люди, которые выясняли, как я торгую хлопком в Ленинграде с Усмановым? Они поняли, что я вожу их за нос, даже даты выяснять не стали. Профессионалы все-таки.

1

Шли бесконечные очные ставки с художниками. Во время допросов Сева при художниках озвучивал свою версию о соавторстве, и они с ней соглашались.

– Да, я согласен с этим, – говорил Реваз. – Я просто не так понимал, потому что следователь все не так объяснил, но я согласен с тем, что Савелий Матвеевич говорит. Где документ? Хочу подписаться под своими словами.

Все остальные художники повторили за Ревазом слово в слово и подписались под показаниями. Следователю новые показания художников были глубоко безразличны, так как факт коммерческого посредничества они все равно не отменяли. Какая разница, принимал Савелий Матвеевич участие в написании картин или нет, – деньги он получал не из окошка кассы, а из частных рук, что по советским законам определяется как незаконное коммерческое посредничество. Дурачки-художники считали, что они помогают Севе, а следователь им разрешал, так как на следствие и на приговор это никак не влияло. Но Автандил, сам грузин, понимал их чувства, так почему не дать художникам возможность почувствовать себя лучше, когда они выгораживают товарища?

– Ну что ж, Савелий Матвеевич, следствие можно считать законченным. Будем передавать дело в суд. Обвинение – коммерческое посредничество. Наказание по этой статье – от двух до четырех лет лишения свободы.

– Вот вы обвиняете меня в посредничестве. Но в чем смысл этой статьи? – поинтересовался Сева. – Что государство не получает налог, потому что работа проходит мимо государства. В моем случае это не так: деньги, которые я получал, – я получал от людей, уже заплативших налоги. Мои деньги – не какие-то левые барыши, они обложены налогом.

– Вот ты это все на суде и скажешь. Судье.

– Скажу обязательно, потому что нарушаются советские законы, самые лучшие и гуманные в мире.

– Приятно было с тобой работать. Поэтому я напоследок могу ответить на твои вопросы, так сказать, неофициально, ведь следствие уже закончено.

Сева заметил, что когда подследственный отказывается сотрудничать, ничего не рассказывает, не помогает следствию, казалось бы, менты должны такого ненавидеть, а они, наоборот, его уважают. Тех же, кто ломается под их воздействием, они в грош не ставят.

– Два вопроса. Первый – как все это началось, откуда вы про меня узнали?

– Один из художников настучал, Гиви Бурамидзе. Написал донос. Я тебе больше скажу – будь ты один, пришлось бы нам тебя отпустить. Ты ведь не дал никаких признательных показаний. Но Палкер ухитрился в машине за время от аэропорта до Управления все нам рассказать: откуда деньги, как деньги, чего деньги. Ну, какой твой второй вопрос?

– Да вы уже ответили на него, – кивнул Сева. – Я хотел узнать, откуда вы все детали знали, но сейчас ответ ясен.

Следствие было закончено, и в соответствии с 31-й статьей Уголовно-процессуального кодекса подсудимых возили из тюрьмы знакомиться с материалами своего дела. Когда Севу первый раз повезли на ознакомление с делом, вместе с ним в воронке оказался Гигла, вор в законе из больничной камеры. Охранники перед ним просто стелились, очень уж уважали. Увидев Севу, Гигла обрадовался, сказал, что встречу необходимо отметить. Вор дал ментам денег, они остановили воронок и купили бутылку водки и закуску.