– Вах! Не жалко для такой красоты колоды. – Колода на самом деле была испорчена из-за карты, которую я порезал под бабочку. А колода карт в тюрьме – вещь ценная. – На-ка, еще одеколоном французским побрызгайся, – вор протянул мне флакон «Арамиса».

Настал день суда. Перед тем как погрузить в автозак, на котором заключенных развозят по городским судам, меня спустили в накопитель. Накопитель – это камера, размером в шкаф, куда зэков помещают по одному, чтобы они не общались между собой, пока охрана оформляет документы. На каждого заключенного кипа документации, так что времени проходит много, сидишь в шкафу и ждешь. Состояние было – смесь возбуждения и интереса: знакомых увижу, Женьку увижу. Страха не было, все было ожидаемо, так что по этому поводу я не напрягался. Надеяться на оправдание или меньший срок смысла не было, я знал свой срок до начала суда, знал, что мне дадут четыре года, кто-то мне передал, Женя, наверное.

Потом дверь шкафа открывается, и спрашивают твою фамилию. Выводят, сажают в воронок. В машине нас было много, зэков по всем судам города развозят и по одному-двое выбрасывают.

По совету воров я спрятал бабочку под рубашкой, иначе вертухаи отобрали бы ее еще в воронке. Надел ее только в зале суда, непосредственно перед началом заседания, так что охранники отнять уже не могли.

Зал был полный, как в театре. Началось судебное заседание – «встать, суд идет», все как положено. Рядом со мной сидит Палкер, бледный, потухший, весь трясется, двух слов связать не может. Хоть дело и происходит в Тбилиси, заседание ведется на русском. Судья, пожилой импозантный грузин с черной бородой и совершенно седыми густыми волосами, открывает заседание.

Идут обычные вопросы. Я дожидаюсь своего времени. Как только он спрашивает: «Имеются ли у кого из сторон обвинения и защиты отводы к судье, прокурору, секретарю судебного заседания, переводчику, эксперту?» – я поднимаю руку.

– Да, товарищ судья. Ваша честь, отводу подлежит председатель суда, – встаю, откашливаюсь, обвожу глазами зал. Все затихли.

– Заявление председателю суда Орджоникидзевского района города Тбилиси от меня, Савелия Матвеевича Бялого, который неправомочно задержан, незаконно арестован, а сейчас подвергается несправедливому суду. Ибо сказано: «Justitia nemine neganda est»[1]. Любое решение суда заранее не принимаю, потому что никаких противоправных действий не совершал. Lex nemini operatur iniquum, nemini facit injuriam[2]. Все мое дело должно было закончиться на стадии предварительного следствия. Ne cui dolus suus, per occasionem juris civilis, contra naturalem aequitatem prosit[3]. Но поскольку дело передано в суд, суд принял это дело к рассмотрению, судья Надирадзе согласился председательствовать, то я считаю судью Надирадзе предвзятым и суд под его руководством заранее предрешенным. Ignorantia judicia est calamitas innocentis[4]. Это не суд, а судилище. По этой причине на основании статьи 9 УПК Грузинской Советской Социалистической Республики заявляю отвод председателю суда Надирадзе Отару Шалвовичу. Lex est ratio summa quae jubet quae sunt utilia et necessaria, et contraria prohibit[5]. – Достаю из кармана заявление и отдаю судебному секретарю. – Вот, в письменном виде. Судье передайте, пожалуйста.

Бумаги я заготовил заранее, всю ночь перед судом не спал, под копирку писал заявления. Впечатление на зал я произвел сильнейшее – люди начали переговариваться, переглядываться, пошел гул.

Суд обязан, получив отвод, прервать заседание и удалиться в совещательную комнату, чтобы вынести решение. Там они должны были читать латынь, а перевода я не дал. Они часа два заседали. С латынью вышло удачно. В тюремной библиотеке, ужасной, между прочим, я обнаружил Кодекс Юстиниана, «Опыт о человеческом разумении» Локка и томик Цицерона. Собственно, кроме этих книг больше в библиотеке читать было нечего, одно только советское фуфло, да еще «Что делать?» Чернышевского, которого я с детства ненавижу. Три эти книги за время следствия я выучил буквально наизусть. Перед судом я выписал себе из них все латинские выражения, максимы, слова, получилось на круг штук триста, не меньше.

Пока они совещались, нас с подельником, на котором лица не было, вывели в отдельную комнату. Туда ко мне Женю пустили, за деньги, конечно. Рядом с судом продавали мацони, я заметил, когда меня привезли. Я сразу объяснил охране, что, если мне не дадут купить в перерыве мацони, я отказываюсь продолжать процесс. Я им дал деньги, и они вышли, купили мне мацони. Я ел мацони и то, что Женя привезла мне из дома. Потом по очереди вошли художники, все меня целуют, обнимают: «Держись, крепись». Когда я отвожу председателя, судьи должны идти в совещательную комнату, но сам председатель в комнате вместе с ними присутствовать не имеет права. Решение должно приниматься без него. Деться ему некуда, так что судья у меня гулял. А они в это время занимались изучением латыни. Через два часа заседание возобновилось. Судьи вернулись из совещательной комнаты. Все встали.

– Руководствуясь статьями 61 и 72 УПК ГССР, суд постановил: заявленный обвиняемым Бялым С. М. отвод председателю судебного заседания Надирадзе О. Ш. оставить без удовлетворения, – зачитал председатель.

– Прошу всех присаживаться.

Я опять поднял руку.

– Подсудимый, у вас есть какие-то замечания?

– Печально, что судебное разбирательство начинается с грубейшего нарушения уголовно-процессуального закона. Надеюсь, что оно первое и последнее. Каким образом в таком случае сохранится приговор – любой приговор, обвинительный, оправдательный, который вы вынесете – бог весть.

И я выдал им следующее заявление, на этот раз отводящее одного из членов суда. Они опять ушли совещаться. Только они объявили, что и второе заявление отклонено, я им выдал третье.

У меня имелся миллиард юридических обоснований, потому что, кроме Локка, у меня было две книги – Уголовный и Процессуальный кодексы, которые категорически запрещено иметь зэкам в тюрьме. Пользуясь УПК, я приводил юридические обоснования с указанием номера статьи: нарушаются мои права как в уголовном порядке, так и в уголовно-процессуальном. Поэтому процесс не может продолжаться. Они ничего не могли поделать, только удивляться, как я все это наизусть знаю.

– Мне кажется, что у одного из членов судебной коллегии та же фамилия, что и у свидетеля обвинения Бурамидзе. Думаю, что они родственники. – Бурамидзе был как раз тот гад, который на меня настучал.