– Вам все объяснят.

– И все же?

– Сейчас у тротуара остановится экипаж. Садитесь в негопервым, не вздумайте кричать или хвататься за оружие… Вам все понятно?

– Да.

– Прекрасно. Повернитесь, откройте дверцу и сядьте назаднее сиденье…

Бестужев распахнул дверцу солидного немецкого фиакра, гдеизвозчик сидит на верхотуре. Увидев направленное на него дуло револьвера, залезвнутрь, стараясь не делать резких движений, опустился на заднее сиденье.

– Боже мой, какая встреча, милая Надюша, – сказалон растроганно. – Мое сердце тает, когда я вспоминаю, как ты учила меняфранцузской любви…

– Постарайтесь без пошлостей, – сказал человек сревольвером бесстрастно и властно на чистом русском языке. – Где у васоружие?

В карету уже лезли трое пленивших его субъектов, отчего тамсделалось тесно. Два ствола с двух сторон уперлись Бестужеву под ребра, и он,зажатый меж двумя боевиками, сказал почти спокойно:

– Браунинг в левом внутреннем кармане.

– И второй в рукаве, на резинке, – подсказалаНадя.

– Милая, зачем же выдавать столь интимныеподробности… – грустно сказал Бестужев.

Тот что сидел справа отвесил ему полновесную затрещину:

– Молчи, тварь!

– Степан! – с металлом в голосе сказал человек сревольвером. – Прекратить немедленно! Извините, господин Сабинин, большетакого не повторится. Юноша молод и горяч. Если хотите, он попросит у васпрощения…

– Спасибо на добром слове, как-нибудь обойдусь, –криво улыбнулся Бестужев. – Зачем же драться-то?

– Я же сказал, что больше такого не повторится, –ответил человек с револьвером, который, судя по всему, был у них заглавного. – Мы судьи, а не палачи, господин Сабинин… Давайте познакомимсянаконец. Меня зовут Борис Викентьевич, моя фамилия…

– Не стоит, я догадался, – сказал Бестужев. –Известная фамилия, что тут говорить…

– Да, некоторой известностью могу похвастать… – сноткой скрытого самодовольства произнес Суменков.

Тем временем у Бестужева вынули пистолет из внутреннегокармана, беззастенчиво закатав рукав и оборвав скрытую петельку, избавили отвторого браунинга. Тщательно охлопали, но, конечно же, ничего больше не нашли.

Он во все глаза смотрел на своего vis-a-vis,[47]ничего не имевшего против того, чтобы его именовали королем террора. БорисВикентьевич Суменков, второй человек в боевой организации эсеров, под чьимнепосредственным руководством убили министра внутренних дел Плеве и великогокнязя Сергея Александровича. Террорист и литератор, диктатор и позер, один измножества новоявленных Бонапартиев. Молодой человек, на вид ровесник Бестужева,с ранними залысинами, холодным магнетическим взглядом и плавными, скупымидвижениями. Бежал из Севастопольской крепости от смертного приговора, сделалбыструю карьеру в организации… Что еще о нем известно? Родился в Харькове, выросв Варшаве, где его отец был судьей, – отсюда блестящее знание польского идружба с небезызвестными братьями Пилсудскими. Старший брат покончил жизньсамоубийством в сибирской ссылке, отец, уволенный в отставку за либеральныевзгляды, на почве постоянного преследования правительством его сыновей заболелпсихическим расстройством… Что еще было в его деле? Петербургский университет,исключен за участие в студенческих беспорядках, пять лет назад был выслан вВологду, откуда бежал за границу и, порвав с социал-демократами, вступил впартию эсеров… Правда, все это сейчас ни к чему. Совершенно ни к чему. Нужнодумать, как вырваться живым, если есть хоть какой-то шанс…

– Интересно, господин Сабинин, отчего вы так спокойносебя ведете? – с любопытством спросил Суменков. – Молчите, непротестуете, не ругаете нас…

– А какой смысл? – сердито откликнулсяБестужев. – Что, вы меня тут же отпустите, если я начну в голоспротестовать? Или ругаться? Я попросту жду, когда вы мне объясните, чем вызванаэта сцена с похищением, словно списанная из Ника Картера…

– Непременно объясним, как только приедем наместо, – заверил Суменков. – Я же сказал, мы – судьи, а не палачи.Вам даже будет предоставлена возможность говорить в свое оправдание…

– Боже, как я растроган… – фыркнул Бестужев.

«Ужасно будет, если они меня прикончат», – подумал онотстраненно, словно опасность грозила кому-то другому. Даже не в штаб-ротмистреБестужеве дело. Погибнет труд стольких людей – и тех, кто старательно, свеличайшим искусством организовал в далекой Чите историю «растратчика иубийцы», и тех, кто блестяще инсценировал убийство им жандарма, – стольювелирно, что находившийся тут же Прокопий ничего и не заподозрил, и тех, ктопомогал ему в Австро-Венгрии (а ведь иных Бестужев не знал ни по именам, ни влицо)… Пусть и достигнуты некоторые успехи, но «Джон Грейтон» уйдет в Россию,выгрузит оружие в Финляндии, и кровавая карусель закрутится по-прежнему…

Нет, нужно бороться!

Он поднял голову. Надя старательно отводила от него взгляд,вздернув подбородок, всем своим видом выражая брезгливость и крайнее презрение.Остальные тоже молчали. Пока еще есть время, Бестужев старался предугадать вовсей полноте, какие обвинения будут ему предъявлены и как их лучше всегопарировать. Держаться, держаться, не поддаваться панике, как любят говорить вАвстро-Венгрии – Maul halten und weiter dienen…[48]

Насколько ему удавалось рассмотреть в щелку меж неплотнозадернутыми занавесками, вокруг тянулись бесконечные шпалеры однообразных домовиз красного кирпича без каких бы то ни было архитектурных изысков – какой-то израбочих пригородов…

Наконец карета остановилась. Под бдительной опекой своихконвоиров Бестужев вылез, и все вслед за Суменковым поднялись на третий этаж. Спорога в небольшой, скромно обставленной квартирке ощущался тот особенныйзатхлый запашок, какой свойствен нежилым помещениям, где люди в последний раз появлялиськрайне давно. Идеальное место, чтобы отделаться от кого-то неугодного, –неизвестно, сколько времени пройдет, прежде чем труп обнаружат…

Разместились в самой большой из комнат. Бестужеву досталсяжесткий стул у стены, в самом дальнем от двери углу (по сторонам встали двое спистолетами, зорко за ним наблюдавшие). Третий боевик разместился меж ним идверью, а Суменков и Надя сели у круглого стола, покрытого старой клетчатойскатертью.

– Начнем, пожалуй? – спросил Суменков снепроницаемым лицом. – Так вот, господин Сабинин, вы находитесь подпартийным судом боевой организации партии эсеров.

– Простите, но я вроде бы не имел чести состоять…

– Это несущественно, – спокойно прервалСуменков. – Ибо вы подозреваетесь в провокации… правда, по отношению к социал-демократам,а не к нам, но их представители не смогли пока что приехать, а дело требуетнезамедлительного рассмотрения. Это не расправа, а справедливый суд. Если у васбудут аргументы в вашу защиту, их внимательно выслушают и отнесутся к ним беспристрастнои серьезно. Амазонка…