Судя по напряженной спине майора, Бестужев оказался прав.Кинув на него быстрый взгляд, майор вернулся к столу. Револьвер он по-прежнемудержал в руке, но дуло было направлено не на собеседника, а в сторону.

– Попробуйте выстрелить в них, – сказалБестужев. – Отсюда, из окна. А то на улицу выскочите. Они стоят наоживленной, людной улице, где-то поблизости прохаживается постовой полицейский.Как видите, я не столь уж и одинок здесь. Я не буду вам растолковывать, что забумаги лежат в конверте. Вы, с вашим острым умом, это уже и без меня поняли,хорошо представляете, куда они отправятся с этим конвертом, если я не выйдуотсюда невредимым. Вы, кажется, говорили что-то о молодом и глупом щенке? Зря.Вы, в вашей британской самонадеянности, чересчур легкомысленно отнеслись крусской жандармерии. Знаете, я не считаю себя большим знатоком истории, но зряу вас в стране уверены, будто британская секретная служба – старейшая в Европе.Право же, вопрос дискуссионный… Быть может, вы уберете оружие?

Майор, избегая встречаться с ним взглядом, легонько и умелонадавил на спусковой крючок, спустил курок, придерживая его большим пальцем.Хрипло сказал, спрятав револьвер:

– Только не считайте себя умнее всех на свете…

– Помилуй боже, я и не собираюсь… – сказалБестужев. – Я просто считаю себя сейчас тем из игроков, у кого на руках –все козыри. А вас, соответственно, проигравшей стороной. Те люди, на улице, вамнедоступны. Им ничего не стоит крикнуть полицейского. Германский Уголовныйкодекс восемьсот семьдесят первого года очень строг к тем шалостям, в которыхвы играли первую скрипку. Вы очень быстро вернетесь в Австро-Венгрию, но уже вгораздо менее комфортабельном вагоне. А там… Ничего хорошего. Те, кто уженаходится под арестом, – их, полагаю, давно отвезли в Вену, – никакне захотят выглядеть в глазах закона главными персонажами. Они из кожи вонвывернутся, доказывая, что главный злодей и злой гений, вдохновитель иорганизатор как раз вы. Вы их принудили, бедняжек, – угрозами, шантажом,гипнотизмом. Такова уж человеческая природа. В подобных случаях слетают всепокровы цивилизации, и люди ведут ту животную, ожесточенную борьбу засуществование, о которой так многословно и красочно рассказывал вашсоотечественник господин Дарвин. Наконец, вам и в родной Англии может статьслишком горячо. Вас можно привлечь к суду и там. Я знаю, у вас нет писаныхзаконов, ваши суды судят по прецедентам… Так вот, случались уже прецеденты впрошлое царствование, когда людей привлекали к суду «за подстрекательство кубийству лица, не являющегося подданным Ее Величества». У вас ведь естьоппозиция, способная устроить нешуточную заваруху в газетах и парламенте.Правящая у вас Ганноверская династия в дальнем родстве с австрийскимиГабсбургами… грязная получится история. Не исключаю, что пославшие вас могутименно вас и сделать козлом отпущения – вы, видите ли, своевольничали изашли слишком далеко… А?

– Простите, у вас, случайно, нет садистскихнаклонностей? У вас даже глаза заблестели, нескрываемое удовольствие в голосе…

– Нет, тут другое, – сказал Бестужев. – Яочень не люблю англичан, вот и все. Вы нам слишком долго и старательно вредили,начиная со времен Петра Первого, когда посылали эскадры в Балтийское море иготовы были начать войну… Я никогда не видел своего деда, потому что он былубит в Крымскую кампанию, под Балаклавой, пулей, выпущенной из английскогоштуцера английским стрелком…

Майор пошевелился, язвительно бросил:

– Если мне не изменяет память, это была война, война повсем правилам, а не нападение бесчестных грабителей на мирного запоздавшегопутника. Могу поклясться, ваш покойный дедушка в момент гибели держал в рукахотнюдь не Библию и не детскую свистульку…

– Да, разумеется, – сказал Бестужев. – Он велв атаку на конногвардейцев Кардигана свой эскадрон… Но ведь это вы к нам тогдазаявились, проплыв тысячи миль от своих берегов. Представляю, какой визгподняла бы ваша пресса, высадись наши полки в доброй старой Англии, какимиварварами вы нас выставляли бы перед всей Европой… Так вот, и в моего отца,когда он был в Хивинском походе с генералом Троцким,[45]стреляли из английских ружей ханские солдаты, подготовленные вашимиинструкторами. Когда я воевал в Маньчжурии, по нам били шрапнелью построенныедля японцев в Англии крейсеры…

– Но ведь и для вас Англия сейчас строит крейсеры наверфях Виккерса? У Британской империи есть жизненные интересы в самыхразных уголках мира, – произнес майор, выпрямившись словно ярд проглотил:– Коли уж вы – потомственный военный, обязаны понимать, что существуетстратегия…

– О, разумеется, – с дружелюбной улыбкой кивнулБестужев. – Я имею представление о вашей стратегии. Не далее как в прошломгоду ваш король встречался в Мариенбаде с американским послом Беллами Сторероми, говоря его собственными словами, настаивал, что Россию необходимо оставитьна долгое время совершенно беспомощной и искалеченной в финансовом отношении.Он боялся, что Америка присоединится к другим государствам, которые собираются,по выпуску большого международного займа, дать России денег… Сторер отказалсяприсоединиться к английским интригам… Я прекрасно разбираюсь в вашей стратегии,сэр. Вот и сейчас вы пытались устроить классическую провокацию, обостритьавстрийско-русские отношения, иначе почему известная вам красавица должна былаподложить мне, мертвому, в карман паспорт на имя не просто российскогоподданного, а штабс-капитана гвардейского полка… Давайте перейдем к делу. Либовы напишете то, что мне необходимо, либо вас передадут в руки германской полиции.

– Я же не мальчик, – уныло сказал майор. –Подобного рода письменные показания всегда имеют продолжение. Рано или поздноко мне явится обходительный джентльмен вроде вас и напомнит кое о чем…

– Возможно, – сказал Бестужев. – Это уже не вмоей компетенции… Но я же не загонял вас силком в эти игры? Или у вас естьдругой выход? Плохо верится… Не тяните, майор.

Он уже знал, что выиграл. Не было у его собеседника другоговыхода – то есть был еще один, конечно, но майор что-то не походил на человека,собравшегося решить все жизненные сложности выстрелом в висок. И несколькимимгновениями позже, когда майор с тяжким вздохом придвинул к себе чернильницу,потянулся за белоснежной бумагой с красиво отпечатанным названием отеля,Бестужев не ощутил ни злорадства, ни торжества – слишком много сил ичувств было отдано, чтобы именно этого добиться…

– Извольте, – сказал майор с той же чопорностью,подавая ему пять или шесть листов, исписанных по-французски убористымпочерком. – Бьюсь об заклад, вы любите английские романы. Эта сцена какдве капли воды напоминает финальный эпизод из «Lady in white».[46]