— К сожалению, у меня с собой нет ни купона, чтобы поблагодарить посыльного за работу. Пусть он оставит свой адрес, я что-нибудь придумаю.

Медсестра улыбается, и улыбка делает её лет на десять моложе.

— Не беспокойтесь, месье Каро. Посыльный — мой сын, он выполнит это поручение как моё, не нужно ничего.

Следующие несколько часов Бастиан пытается хоть чем-то себя занять. Находиться постоянно рядом со спящей Амелией — невыносимо. Тело требует движения, разум — информации. Советник то пристально изучает карту дочери, в которую доктор каждый час вписывает сведения о её состоянии, то выходит в коридор, надеясь что-то узнать о произошедшем в Ядре. Медики общаются с ним неохотно, ссылаясь на занятость, и даже на вопросы об Амелии отвечают слишком коротко:

— Стабильна. Восполняем жидкость. Она под снотворным.

Время переваливает за полдень, и в клинике появляется Каро-старший. Он безупречно выбрит, деловой костюм, в котором он ездит на работу, сидит идеально, о стрелки на брюках, кажется, можно порезаться. При виде сына худое лицо Фабьена багровеет, правая щека нервно дёргается.

Бастиана на мгновение обжигает стыдом. Хорош же он сейчас — полуголый, непричёсанный, босой. И пахнет от него так, что сына главного судьи Азиля можно не глядя причислить к жителям Третьего круга. Неудивительно, что отца так корёжит.

— Что? — хмуро бросает Бастиан, глядя на Фабьена исподлобья. — Ты вспомнил, что я тут с ребёнком, и решил привезти мне смену одежды и обуви?

Судья Каро одёргивает лёгкий пиджак и возвращает лицу беспристрастное выражение.

— У меня рано закончилось слушание, и я заехал проведать внучку. А вот что здесь делаешь ты, Советник? — последнее слово отец словно подчёркивает жирным чёрным карандашом. — Какого чёрта ты всё ещё здесь?

Его голос тих, тон кажется спокойным и не привлекает внимания окружающих, но Каро-младший знает, какая буря эмоций скрывается за этой отцовской манерой.

— Здесь моя единственная дочь. И мой долг как родителя — быть с ней, — сдерживая агрессию, чеканит Бастиан. — Утром я отправил в Совет записку, что ситуация не позв…

Быстрым движением Фабьен Каро хватает его за горло, ногой распахивает дверь за спиной сына и вталкивает его внутрь. Они оказываются в тесной комнатушке, заваленной грязными простынями. Не удержавшись на ногах, Бастиан падает в гору белья. Отец стоит над ним, и лицо его кривится от гнева.

— Я тебе, сопляку, быстро напомню, что такое долг. Забыл, где твоё место? Я тебя не для того протащил в Совет, чтобы ты сопли лил над больной дочкой! Ты соображаешь, что творишь, полудурок? Хочешь, чтобы тебе напомнили, что ты занимаешь чужое место, и выбили кресло из-под задницы? Ты сейчас должен быть в Совете! С самого утра, идиот! — Фабьен орёт так, что его голос срывается. — Ты человек государства! Ты не имеешь права ни на семью, ни на болезнь, когда твоих действий требует Азиль!

Время отматывается назад. Бастиану снова девять лет, он заперт в тёмной кладовой, плачет и бьётся об дверь. И снаружи до него доносится высокомерный голос отца:

— Ты не имеешь права вести себя, как жалкий грязный плебей. Род Каро всегда был элитой, и я не позволю…

— Па-а-апа! Открой! — воет Бастиан. — Я больше не буду! Пожалуйста!

Темнота наваливается, обхватывает голову ватными мягкими руками, набивается в рот клочьями пыли. Задыхаясь от ужаса, он бьётся о запертую дверь, а голос отца монотонно отчитывает его, вгоняя каждое слово в память, как гвоздь.

— Ты — Каро. Ты не имеешь права на ошибку, на слабость, на просчёт. Ты обязан служить этому городу и славить свой род. Ты — элита этого мира. Каким бы жалким и порочным ты ни был в душе — никто не должен об этом знать! Вставай, вытирай сопли и шагай в машину! Тебя отвезёт шофёр, с ребёнком побуду я. Твоё присутствие здесь совершенно излишне.

Бастиан поднимается, шаря по стене, как слепой. Медленно расправляет плечи, делает вдох. Обращает к отцу лицо, бледное и бесстрастное, как маска, и спокойным тоном, достойным рода Каро, распоряжается:

— Я прошу тебя проследить, чтобы, как только Амелия очнётся, её перевезли домой со всеми необходимыми лекарствами. Пусть ею занимается мать, а не чужие люди.

Фабьен одобрительно кивает и провожает сына удовлетворённым взглядом.

— Так-то лучше. Свежая рубаха и ботинки на заднем сиденье. Пшёл.

Дорога кажется бесконечной. Отцовский шофёр ведёт машину до тошноты медленно, словно не взрослого мужчину везёт, а годовалого младенца, который ползает по всему салону. Бастиан нервничает и, отвернувшись к окну, незаметно прикусывает костяшки пальцев.

За окном воздух жёлт от пыли, поднятой с дороги. К Ядру спешат сотни рикш, и каждый из них везёт воду. Кто в пластиковых канистрах, кто в кувшинах, притороченных к раме велосипеда. «Почему не наладят водоснабжение с помощью помпы и шлангов? — думает Советник Каро с раздражением. — Провести разводку от системы орошения полей — дело нескольких часов. Доставленную воду кипятить, раздавать уже на месте. Почему до этого никто не додумался, чёрт подери?» И тут же отвечает сам себе: потому что это должен был сделать именно ты. Это твоя обязанность — налаживать снабжение города водой, пищей, лекарствами, предметами быта.

Взгляд цепляется за велорикшу, который везёт с десяток бутылок воды. Они привязаны к шесту, лежащему на узких плечах. Рикша придерживает шест руками, при этом умудряясь каким-то образом ехать ровно. Вода плещется в грязных пластиковых ёмкостях, и Бастиан на мгновение задумывается: снаружи эта грязь или внутри бутылок. Словно почувствовав взгляд Советника, рикша оборачивается. Худое лицо, тёмное от работы на летнем солнце, расцветает ухмылкой, и рикша поспешно кивает проезжающей мимо него машине. Шест с бутылками качается, заставляя человека всё же схватиться одной рукой за руль велосипеда.

— Вы тоже это видели? — нарушает молчание Бастиан.

— Что, месье Каро? — откликается водитель, не отрывая взгляда от дороги.

— Как он посмотрел… Я не понимаю. Такая смесь торжества, злорадства и подобострастия…

— Не обращайте внимания, месье Каро. Это низы. Вам всегда будут смотреть вслед с… с тем, за чем проще всего спрятать зависть.

Бастиан хмурится, щиплет себя за переносицу. Долго молчит, провожая глазами группу дорожных рабочих, потом всё же задаёт вопрос, который вертится на языке:

— А вы завидуете нам? Вот лично вы?

Водитель пожимает плечами, обтянутыми серо-зелёной униформой.

— Чему завидовать, месье Каро? Мне достаточно того, что я имею. Иметь больше не хочу — это небезопасно, — отвечает он, не глядя на Советника. — Я сыт и одет, моя семья ест каждый день, ваш отец дал мне работу. Мы живём в зоне, где не нужно носить фильтры, можем каждый день посещать парк, мой ребёнок получает образование в школе Второго круга.

— Откуда тогда зависть в других? Да такая, что граничит с ненавистью…