– Страсть Господня, того и гляди, расшибет нашу избу… Ночь-то какая морная.

Славка перестал дрожать, прижался к теплому боку, нашел ее руку – с ним ей не так будет страшно.

– Лихоманка возьми дурня, говорила же ему – не трогай змейку. Вот и навалилось. Ох ты, темнешеньки, что же будет, – вздрагивала она каждый раз, как близко за стеной ударяло из неба в землю, так, что позвякивала в раме отставшая стеклинка.

Обхватив Славку рукой, баба Поля прижимала его к груди, шептала в затылок. Обволакиваемый ее теплом, он незаметно задремал. А проснулся утром, разбуженный острым запахом дождевой свежести.

Дверь в сени была распахнута настежь. Мужики сбрасывали с плеч потемневшие брезентовые плащи. Ругались на дождь-косохлест. Славка сунулся к окну – небо было затянуто низкими мутными тучами. Вниз со склона бурлили грязные ручьи. Речка вспухла, вылезла из берегов и расползлась по низине. Тонкие высокие кусты гнулись в три погибели, а иные и вовсе скрылись под слепо кружащей водой.

Озабоченный папа Митя сидел за столом с дедом, разговаривал о том, что ближние стога речка разворотила по всему лугу и их надо собирать, а за те, что на рёлке, беспокоиться нечего. Ему было не до Славки. Из сеней доносился голос бабы Поли, продолжавшей вразумлять губителя змей:

– Кипятильщик какой нашелся, теперь вот всем нам змейка аукается. У нее, поди, разумения поболее, чем в твоей голове. Она сюда, на горку, к нашему жилищу, спасаться приползла от потопа, а ты ее палкой…

– Да ладно тебе, Петровна, – лениво огрызался долговязый, – гадюку пожалела.

Небо прохудилось надолго. Дождь лил весь день и, с перерывами, два следующих. Работа встала, мужики истомились от безделья. И папа Митя увез Славку обратно в деревню.

А лето меж тем продолжалось, и в самом деле – не мог же ливень смыть его цвет. Дожди прошумели, и потекли деньки прежним чередом. Засыхали одни, распускались другие цветы, – и Славке одинаково хорошо было. Маленькому человеку, если вдуматься, совсем немного надо. Для него и божья коровка на придорожном листе в радость. Жизнь в горе превращают стены, а без них мир распахнут на все стороны. В этой мысли Славка на исходе лета укрепился.

Кто бы мог знать, что вместе с ним заканчивается и его вольница. Мама Люда однажды с нескрываемом торжеством в голосе объявила, что близится событие – он скоро идет в школу! Она только что вернулась из города, куда наезживала частенько. Так часто, что Славка уже бояться начал, как бы он ее совсем не сманил. Но не знал, как предупредить, что там ничего хорошего нет и быть не может. Не научился еще доходчиво объяснять, что город – это сплошной камень и пыльный асфальт, о котором без содрогания и вспоминать нельзя. А мама Люда только и рассказывала папе Мите: о городе, о городе, о городе! И в этот раз пока не наахалась, не наохалась вдосталь, не позвала Славку в комнату.

– Погляди, Славик, какую я тебе обнову привезла, – развернула она на столе сверток и выложила новенький темно-синий костюм с белыми пуговицами, с погончиками и эмблемой на рукаве. – Нравится? Ну-ка, примерь!

Славка с подозрением уставился на обнову. Костюм был всем хорош, но наводил на раздумья – точно такой же он видел на городских, даже домашних детях. А это вызывало подозрения. Одинаково одетые, они бодро шагали по улице в школу и обратно. И мало чем отличались от детдомовцев. Разве что обувкой. Славка смотрел на них в дырку забора и все равно завидовал. Потому что знал – стоит им вернуться в свой дом, скинуть форму, тут же превратятся в мальчиков и девочек, которым и дела нет до тех, кто жадно таращится на них по ту сторону забора. Поначалу Славка никак не мог в толк взять, отчего они такие гордые и независимые? Неужели он им ни капельки не интересен? Пока не разобрался своим умишком – они не умели жалеть чужих. Видно, и у них был свой воспитатель, который разъяснял, что жалость унижает человека.

Мама Люда одевала Славку с настроением, будто в куклы играла. И не скоро устала перешивать пуговицы, укорачивать брюки, взятые на вырост, примеривать. По всему было видно, что осталась довольна, что костюм оказался с запасом. Наконец, застегнула на все пуговицы, подтолкнула к зеркалу, в которое он уже и забыл смотреться.

Славка презрительно фыркнул: вот еще, что он, девчонка, перед зеркалом крутиться? Глянул и оторопел. Еще совсем недавно, в то первое счастливое утро, серебряное зеркало выказало его таким бледным, угловатым и робким, что лучше было сразу это изображение позабыть. Теперь же на него в упор смотрели пронзительно голубые глаза, льняной выгоревший чуб свисал со лба, сжатые губы пунцовели на загорелом лице.

Школьная форма сидела на нем как влитая, пожалуй, даже получше, чем на многих городских детях. Ну да и он теперь домашний! Руки немедля нырнули в карманы. Замечательные карманы, сколько туда всякой всячины войдет! Славка подбоченился, пошлепал босой ногой по полу.

Папа Митя расхохотался, но мама Люда одернула: на сорванца похож! И принесла туго набитый тяжелый ранец. Славка глянул в него и немедленно захотел идти в школу. Ранец будто сам собой впрыгнул на плечи и удобно устроился на спине. Он бодро промаршировал с ним по комнате. От ног бодрость разошлась по всему телу. Славка внутренне приготовился встречать очередной, справедливо положенный ему праздник.

И праздник не заставил себя ждать. Наступил, как наступает солнечное утро. Но пришел, оказалось, уже на другую, не летнюю землю. Лето незаметно, шажок за шажком, уступало осени. Как-то разом оборвалось птичье пение в лесах. Глуше и пустыннее стало на речке. Все чаще утренники серебрили траву. Ласточки и стрижи целыми днями колготились в небе, собирались на южные курорты. Лишь одинокие коршуны кругами замедленно облетывали деревню.

Для праздничного дня мама Люда не пожалела пышного куста георгинов. Срезала самые красивые: бордовые, с туго завитыми лепестками со снежными проблесками. И вовремя это сделала, ударил заморозок и сжег оставшиеся под небом кусты – цветы почернели, сникли побитыми листьями. Славка мельком отметил то и забыл. Праздника это обстоятельство остановить не могло. И вот стоял он на школьном дворе, слушал, как нарядная девочка-дюймовочка звонит в колокольчик на всю округу. Так, что все слышали – Славка Карташов в школу пошел! Ну не только он один, конечно, соседский Ленька его звон уже третий год слышит. Вон стоит напротив, с ноги на ногу переминается. Славку переполняет радость и гордость за себя.

О школе он пока знал лишь одно – в ней чему-то учат. По рассказам приятелей выходило, что время там проводят весело и задорно. А потому загодя себя на нее настроить не смог. Не подготовился. В жизни человек много чего делает по незнанию. А когда спохватывается, поздно.

Вот и Славка вбежал в пахнувший свежей краской парт класс с радостным любопытством – какой следующий интересный сюрприз ему жизнь приготовила. Но в первый же день насторожился. Пожилая грузная учительница с труднопроизносимым именем Витольда Леонидовна усадила его рядом с девчонкой. А он хотел сидеть с мальчишкой и у окна.