– В школе был, – тянет Славка и утыкается лицом в рубаху папы Мити. Пахнет пылью, солнцем, машинным маслом. И еще хлебом. Этот вкусный запах заполонил все вокруг, когда к ним подскочил шустрый грузовичок, подставил кузов под толстую трубу сбоку комбайна, и оттуда потекла закрученная струя зерна.

– Отправить бы тебя обратно, да ты такую даль одолел. Так уж и быть, оставайся, – решает папа Митя и просит шофера заехать домой, предупредить маму Люду, что Славка с ним.

Трудная работа у папы Мити. Поле огромное, высокие хлеба стоят стеной, а местами полегли – будто по ним конь валялся, а его дурачок ловил. Комбайн утюжит поле по кругу, с трудом пережевывает колосья. Славке из высокой кабины все видно: как падают скошенные стебли и утягиваются в нутро машины. Как за ними, чуть поотстав, ходит еще один комбайн, будто у них на поводу. «Тихоходный какой, догнать не может», – самодовольно замечает Славка. Папа Митя смеется в усы и объясняет, что так удобнее хлеб убирать. Коротко и понятно.

К вечеру они насилу управились с полем. Комбайны съехались, встали бок о бок, поджидая очередной грузовик. Славка забрался на копну скользкой соломы и наблюдал, как сползаются их тени. От солнца только одно ушко над горой торчало. Похолодало. Славка озяб и с удовольствием спрятался в отцову меховую куртку по макушку.

Папа Митя разговаривал с пожилым дядькой: устало и тихонько, будто за день у них голоса сели и слух притупился от грохота в бункерах и рева моторов. Чудно разговаривать посреди такого простора – здесь самый громкий голос тишает и теряется.

– Смотри-ка, какой помощник объявился, не он бы, так до утра не управились бы, – подсмеивается добродушный дядька. – Может, возьмем его штурвальным?

Славка высовывается из куртки и видит, как они друг другу улыбаются – оба в усы. «Эх, скорее бы уж вырасти», – вздыхает он своим мыслям и говорит вслух:

– Хорошо, что у нас с тобой есть такое огромное поле, – и добавляет, ревниво косясь на дядьку: – Оно все твое или только наполовину?

Папа Митя растерянно смотрит на него, потом на дядьку и пытается объяснить:

– Ты с чего взял? Не мое это поле, общее. Ну, как бы для всех сразу…

– Как в детдоме, что ли? – изумляется Славка и переходит на огорченный шепот: – Что, совсем даже ни кусочка?

– Вот настырщина, говорю же, что общее, – сконфуженно отвечает папа Митя и добавляет нерешительно: – Будет мое, тогда другим что достанется? В общем, не положено! – не находит он толкового объяснения.

Славка насторожился – голос его звучал неискренне. Что-то тут было не так, что-то он недоговаривал, прятал под склизким словом «не положено».

– Значит, и комбайн не твой? – наугад предположил Славка и, к несчастью, попал в точку.

– Не мой, а вообще-то, пока за мной закреплен, мой, – удивился он сам себе и рассердился: – Тьфу ты, совсем меня запутал!

Славке стало его жалко. Оказывается, как просто запутать взрослого. Неужели папа Митя никогда не задумывался, что когда мое – это лучше не бывает? А общее – это для кого угодно, но только не для тебя? Этого общего он в детдоме досыта нахлебался, спасибо некому сказать! Вот только подозревать не мог, что тут, на воле, его так много. И в школе, и даже в чистом поле.

Славка потерянно глянул на папу Митю, увидел его растерянное лицо, и сразу поверил, что и взаправду – поле не его, комбайн не его. Обвел окрест взглядом, спросил без прежнего чувства:

– Тогда чье же все это?

– Спросил бы чего полегче, – фыркнул папа Митя, он быстро в себя приходил. – Общее – это значит колхозное. Да ты мал еще, подрастешь – поймешь!

Славка в ответ строго посмотрел на него. Так всегда, если взрослые толком не могут объяснить, что к чему, напоминают о возрасте.

– Цепкий мальчонка, в корень зрит, – вмешался помалкивающий до этого дядька. – Хороша пашня, да не нашня! – вроде пошутил, а невесело. – Это не твоего деда земелька-то была?

– Была да сплыла… Помню, отец показывал, что вон там наша заимка стояла. Сожгли ее при раскулачивании. А дальше сенокосы были. Все пораспахали теперь, поди, разберись, где что. Земли много, а толку мало. Ползаем, ползаем с тобой, пока бункер набьем, а раньше на этой пашне столько хлеба брали, – медленно, неохотно говорит папа Митя.

– Так откуда урожаю быть, если один пашет, другой сеет, а если что вырастет, мы с тобой убираем, – машет рукой дядька.

– Наша, не наша, какая теперь разница, – ворчит себе под нос папа Митя.

Славка уже жалеет, что затеял этот разговор. Он привык, что у папы Мити на все есть верный ответ. Но оказалось, что и он не все про жизнь знает. Иначе бы так не нервничал. Кто же мог подумать, что такой простой вопрос его в тупик поставит? Но тут с проселка вывернул грузовик, втиснулся меж комбайнов. С обоих бортов потекло в кузов темно-красное, цвета заката, зерно.

В суматохе рабочего дня Славка подзабыл, что после всего хорошего обязательно случается что-то плохое. И разве можно выпускать из памяти такое нужное жизненное правило? Мама Люда живо напомнила. Сначала досталось ему за испачканный костюм, который теперь только в стирку. Потом за то, что полдеревни оббежала, пока на дороге шофера не встретила. Скользом прилетело и папе Мите.

– Сколько ты будешь ему потакать? – выговаривала она раздраженно, все более распаляясь. – Он же совсем от рук отбился. Учиться не хочет, одно только на уме – по деревне шляться. От учительницы прохода нет. И на что мне такое наказание, – заглушили слова ее горестные всхлипы.

Славке стало нехорошо, он ее такой еще никогда не видел. Ругаться ругалась, но чтобы со слезой? Попятился и потихоньку убрался в свою комнату – пусть папа Митя по-взрослому с ней разбирается. Сидел за столом, смотрел в окно и в темном стекле видел лишь свое слабое отражение. Было ему маму Люду жалко. А как быть, не знал. Разве виноват он, что еще не отошел от детдома? Едва избавился от него, а тут другая напасть – школа. Опять живи с оглядкой – как бы чего не вышло. Как-то так получилось, что в школе от него снова одна фамилия осталась, будто он не живой человек. А то и вовсе никак не называют: на первый-второй рассчитайся! И уроки надо отвечать только так, как в учебниках написано. Не любит Витольда Леонидовна, когда своими словами говорят.

«Вот кто меня ненавидит, вот кто меня мучит! Вот кто виноват во всех моих бедах!» – с внезапной ненавистью подумал Славка. Отыскал виновницу мамы Людиных слез. И уже не пытался более найти в учительнице что-нибудь хорошее. Образ ее с этого вечера слился с образом воспитательницы из детдома. И он понял, что никогда уже не сможет ее простить. Спал в эту ночь Славка беспокойно.

И покатилась под откос Славкина школьная жизнь. С того дня стало ему все равно – кричит ли на него учительница, не замечает ли, жалуется ли родителям и директору. Едва она появлялась в классе, гасли в нем все чувства, кроме одного – тихой ненависти. Сделать это было просто, нужно было лишь вспомнить злую воспитательницу. А Витольда Леонидовна и понять не могла, что за перемена произошла в Карташове. На уроках сидел смирно, домашние задания выполнял. Но руку не тянул, а если спрашивала, равнодушно молчал. Смотрел пустыми глазами, терпеливо дожидаясь команды сесть. Какими карами ни грозила – ни на секунду не менялось выражение его лица. Стоит глупым болванчиком. И знать не могла, что это выражение он еще в детдоме выработал. Скрывал за ним свои мысли и чувства. Славка школу переживал теперь как долгую муторную осаду.