Ее слова заглушил хлесткий стрекот откуда-то из поднебесья. Вывернув шею, я посмотрел туда: над крышами, едва не задевая их растопыренными стойками шасси, тарахтел самолет-биплан с красными пятиконечными звездами на крыльях. Немного не долетев до нас, он свернул в сторону, и сделалась видна эмблема у него на хвосте — также алая пентаграмма, только почему-то нарисованная лучом вниз. Впрочем, поди еще разберись, где верх, где низ у тех, что украшали крылья…

— Нет, вряд ли это сороковые годы прошлого века, — заявила Полина, также провожая взглядом кургузый аэроплан. — Больно уж примитивная конструкция. Больше на времена гражданской похоже.

— А в Ярославле тогда были бои? — спросил я.

— Тогда везде были бои. Брат на брата, все дела… Опять же, не забывай про возможный парадокс…

— Ваше благородие! Барышня! Скорее сюда!.. — послышалось вдруг откуда-то слева. Мы с напарницей синхронно обернулись: на другой стороне улицы из приоткрытой двери подъезда нам отчаянно махал рукой какой-то человек, одетый во все черное — не считая широкой бело-сине-красной повязки на рукаве. — Нет, нет, не поднимайтесь! — прокричал он — Полина и в самом деле начала уже было привставать с мостовой. — Ползком!

— Легко сказать — ползком, а когда на тебе такое платье… — проворчала девушка, впрочем, снова послушно припадая к брусчатке.

— Ладно, двинули, — бросил я, пропуская напарницу так, чтобы держаться от нее с той стороны, откуда прилетали пули.

— Быстрее внутрь, ваше благородие, здесь безопасно! Насколько это сейчас вообще возможно…

Подгоняемые этими криками, последние метры до подъезда мы, не выдержав, все же преодолели бегом. Под жутковатый аккомпанемент свиста пуль — но, в итоге, благополучно.

Черное одеяние незнакомца оказалось формой железнодорожника. Причем, сперва я принял его за моряка — из-за якоря с топором на кокарде фуражки. Ну зачем поезду якорь? Ан нет, видимо, для чего-то нужен.

— Кто вы? — осведомилась Полина, вваливаясь в подъезд.

— Городов я. Так-то путеец, но вот пришлось пойти помощником машиниста на бронепоезд, — последовал ответ. — Только нету больше нашего бронепоезда… — резко помрачнев, добавил он. — Да и тут нас черти узкоглазые крепко прижали…

— Прапорщик Одинцов, — представился я, отметив про себя этих «узкоглазых». Неужели русско-японская? Но почему в Ярославле-то?! — Это, — кивнул на напарницу, — моя… моя сестра Полина.

— Пройдемте наверх, — шагнул железнодорожник вглубь дома. — Наши — там.

Коротко переглянувшись, мы с девушкой двинулись за ним следом.

«Наших» — помимо Городова — оказалось трое. Еще один железнодорожник — пожилой мужик, назвавшийся Прохорычем — с маузером в громадной деревянной кобуре у пояса. Вооруженный винтовкой парень, едва ли не младше нас с Полиной, в длинной солдатской шинели не по погоде («Васильев я, Серж Васильев. Студент. Ну, бывший. Мерзну вот что-то. Болею, наверное…»). Оба — с такими же, как и у Городова, бело-сине-красными повязками.

Третьего «нашего» я увидел не сразу — он вышел из соседней комнаты, когда с первыми двумя мы уже перезнакомились. Мужчина лет тридцати пяти, с несомненной военной выправкой, в зеленом офицерском кителе, но без погон, и фуражке с мягкой тульей — без кокарды, но с черно-оранжевой — «георгиевской» — лентой на околыше. Имелась у него и повязка на рукаве — также георгиевских цветов.

— Штабс-капитан Седов, — отрекомендовался он, пожимая мне руку.

— Прапорщик Одинцов.

— Да, я слышал… — взгляд штабс-капитана скользнул по золотым погонам на моих плечах, по щегольскому мундиру, по эфесу шашки — печально, и чуть ли не с завистью. — С начала германской не видел такой красоты, — вздохнул он. — Вы, Одинцов, к нам будто прямиком со смотра явились… Причем, года так из 1913-го… Помнится, один англичанин, Уэллс, роман написал — «Машина времени», кажется, ну или что-то вроде этого. Вот будто про вас.

— Старые запасы… — пробормотал я. И зачем-то добавил: — Погибать, так при полном параде!

То есть для них здесь 1913 год тоже в прошлом. Значит, точно не русско-японская. Кто же тогда эти загадочные «узкоглазые»?

— Тоже верно, — кивнул между тем штабс-капитан. — Из какого вы отряда?

— Я… Из резерва, — брякнул я наобум — нужно же было что-то отвечать.

— Не знал, что у нас есть резерв, — покачал головой офицер.

— Больше и нет, — развел я руками. Логично же, раз бронепоезд потерян, а «нас прижали»?

— Как вы оказались там, на улице? — не отставал Седов.

— Вернулся за сестрой, — кивнул я на напарницу. — Прошу прощения, я ее не представил — Полина Одинцова, моя сестра… И… Еще раз прошу прощения, господин штабс-капитан — это что, допрос? Вы меня в чем-то подозреваете?

— Что вы, — печально скривился мой собеседник. — Какие тут подозрения. Последнее, что станут делать красные — засылать к нам переодетого офицером шпиона. Нет у нас под это достойных секретов… Да и видно же, что вы не китаец и не мадьяр… — усмехнулся он.

— Русские части у большевиков считаются ненадежными, — вмешался в разговор Городов. — Вот и бросили на нас узкоглазых.

— С севера, говорят, латышские стрелки наступают, — добавил его старший коллега Прохорыч. — У нас здесь — китайцы, на юге — мадьяры…

— Да нет, я слышал, мадьяры с запада прут, рука об руку с узкоглазыми, — заспорил Городов.

— В общем, полный интернационал, как и положено у большевиков, — усмехнулся Седов. — Давят, сволочи… Да вы, Одинцов, небось, все сами видели… Ну ничего, мы им тоже жару задали! Попомнят краснопузые наш Ярославский июль 18-го…

Ну вот, и с годом разобрались, и с сутью конфликта. Полина была права — это гражданская война, 1918-й. Красные наступают… а мы, значит, у белых. Ну да, золотые погоны обязывают… Вот только дела у «наших», похоже, не очень. Подмога не пришла, подкрепленье не прислали — если не считать нас с «сестрой»…

Интересно, а многие так выбирали сторону в гражданской войне — нечаянно оказавшись в один прекрасный (или скорее, ужасный) момент по-особому одетыми или в определенной компании?

Звякнуло стекло — и до того разбитое. Влетев в окно, пуля ударилась в стену за спиной штабс-капитана. Все присутствующие дернулись — кто сильнее, кто едва заметно — невозмутим остался один Седов.

— Можете сообщить что-нибудь новое о продвижении красных? — спросил он у меня.

— Едва ли что-то существенное, — пожал я плечами. — Я пришел с другой стороны. Насколько могу судить — по городу работает артиллерия. Видел аэроплан… Он к Волге ушел.

— За новыми бомбами полетел! — заявил Городов.

— Да ладно тебе выдумывать, — цыкнул на него Прохорыч. — Виданное ли дело — бомбы на аэроплане! Они ж тяжеленные, с ними ему ни в жисть не взлететь!

— Еще как взлететь! Как, думаешь, они наш бронепоезд остановили? Бомбами с аэропланов забросали!