текущую ситуацию и ответил на вопросы. Такамацу, капитан флота, всегда был сторонником мира; Микаса, третий брат императора, был армейским офицером; а Канин занимал пост начальника штаба армии до войны. Хигасикуни, дядю императрицы, постоянно прочили в премьеры, особую поддержку в этом он имел у военных. Было жизненно необходимо, чтобы все эти люди познакомились с фактическим положением дел и поддержали усилия Хирохито в этот критический момент.

После двухчасового общения Того мог сказать, что принцы прекрасно разобрались в ситуации.

У Кидо было множество дел. Он обсудил детали радиопередачи с министром двора Исиватой. Вызвал генерала Хасунуму, главного адъютанта, и разъяснил ему подробности плана. Встретился с Матимурой, начальником полиции Токио, который доложил о положении в столице. Когда министр внутренних дел Абэ заявил, что он сомневается в возможности поддерживать порядок в столице, если будет объявлено о капитуляции, Матимура попытался ему доказать, что любые случаи насилия исключены. Начальником токийской полиции его назначил Судзуки, который доверял ему. Серьезно рассматривался вопрос о замене Абэ. Только опасение, что такие действия могут вызвать ответную реакцию военных, спасло министра от отставки.

Теперь шеф полиции призывал Кидо поскорее завершить дело. Он доложил, что на улицах распространялись листовки, обличавшие Кидо, Сакомидзу и Судзуки и призывавшие к смерти «предателей». «До сих пор, — объяснял Матимура, — подрывные элементы не могли организовать взаимодействия. Но в любом случае следует торопиться».

Вернувшись в офис Домэй около 4 часов пополудни, Хасэгава получил телеграмму от корреспондента агентства в Нанкине. В ней сообщалось, что представитель кэмпэйтай вызвал его для разговора и допросил с пристрастием. Передало ли агентство Домэй сообщение о принятии условий Потсдама? Да или нет? Человек из Нанкина (а позже так сделали корреспонденты Домэй во всех крупных городах за границей) запросил Хасэгаву, было ли отправлено подобное сообщение.

Хасэгава прочитал телеграмму, скатал ее в маленький шарик и выбросил в мусорную корзину. Так он поступил и с другими телеграммами.

В 6 часов вечера премьер-министр Судзуки снова заехал к Кидо. Он сообщил, что до сих пор не поступило ответа от союзников, что вражеские бомбардировщики так и не поднялись в воздух, видимо выполняя приказ Трумэна, и множатся тревожные слухи об армейских протестах. Сообщив всю эту информацию, старый морской волк поехал домой.

Только к 8 часам вечера наконец-то заработал бюрократический механизм, и Хасэгаве позвонили из Информационного бюро, требуя немедленно приехать. Охваченный тревожными чувствами, он, оставив вместо себя своего помощника, сел на разбитый велосипед и поехал в офис бюро.

Убежденнный в том, что с его карьерой редактора иностранного отдела покончено и ему грозит арест, хотя бы в связи с тем, что он не отослал воззвание Анами, Хасэгава медленно открыл дверь учреждения. Достаточно было одного взгляда, и редактор не мог сдержать широкой улыбки. Человек, сидевший за столом, был его товарищем по колледжу. В Японии школьные связи столь же сильны, как и родство по крови. Его бывший старший сокурсник был очень вежлив. Он объяснил, что в глубине души, если рассуждать рационально, он согласен с поступком Хасэгавы, с его решением отправить японскую ноту иностранным государствам. Однако это сильно разгневало армию. Хасэгава не собирался скрывать правду и подробно рассказал о своем поступке. Его друг откровенно сказал, что подробный отчет об этом будет отправлен по инстанции и что для Хасэгавы, по-видимому, это не будет иметь последствий. Но обещать он ничего не мог. Решение по этому вопросу относилось к компетенции его начальства.

Хасэгава сел на свой велосипед и поехал в парк Хибия, молясь про себя о том, чтобы ответ от союзников пришел как можно быстрее, до того, как военные используют свой шанс снять с него скальп. Ему предстояло ждать еще четыре часа.

В то время как редактор Домэй ехал в свой офис, подполковник Такэсита входил в официальную резиденцию военного министра. Анами заканчивал свой обед. Такэсита пришел извиниться за публикацию в газете и за свое участие в этом. Для полковника это было неприятным, но пустяковым делом.

Анами развеял все опасения Такэситы. «Все в порядке. Не беспокойся об этом. Симомура задал мне вопрос на заседании кабинета о заявлении, и я объяснил, что дал согласие на это». Более серьезной, однако, была следующая реплика военного министра: «Император упрекнул меня в моем поступке. Он спросил: „Разве это не противоречит политике правительства?“ Но я объяснил: „Долг армии — противостоять врагу до конца, поэтому я и отдал дополнительные инструкции войскам“». Военный министр успокоил своего шурина, что теперь нет никаких проблем. Таким своим отношением он давал возможность думать, что он был заодно с заговорщиками и его симпатия была на их стороне.

В Главном штабе высшее военное руководство было обеспокоено тем, что японские солдаты на Тихоокеанском театре военных действий могут отказаться сложить оружие, даже если они получат приказ. По словам генерал-лейтенанта Кавабэ, заместителя начштаба, там сомневались, поймут ли японские войска истинные причины капитуляции.

Ведь они были отрезаны от Японии; они получали только прошедшие цензуру сообщения прессы о событиях на родине, а в них было мало правдивой информации, прежде всего о тяжелейшем положении Японии и больших разрушениях. Войска на заморской территории имели еще достаточно вооружений и боеприпасов. Они были одеты и обуты и были готовы вести войну на истощение или партизанскую войну еще какое-то время. Они не имели ни малейшего понятия, что их семьи голодают и потеряли в результате бомбардировок свои дома.

Генерал Кавабэ полагал, что сложнее всего будет контролировать Китайскую экспедиционную армию. Генеральный штаб видел, что ни одному району Китая не угрожает военная опасность и ни один район не может быть сдан противнику. В действительности Китайская экспедиционная армия чувствовала себя победительницей. Командный состав армии был уверен в том, что они могут осуществлять самостоятельные операции в Китае. Даже в условиях, когда им противостоят многочисленные части, вооруженные американцами, когда авиация противника наносит удары по автомобильным и железным дорогам и телефонным коммуникациям. И тот факт, что они теперь не смогут рассчитывать на дальнейшие поставки вооружений из Японии, казалось, не повлиял на их моральный дух. Командование Китайской экспедиционной армии считало, что они смогли бы перебросить войска из Центрального и Южного Китая на маньчжурский фронт теперь, когда Россия начала наступление.

Кавабэ заметил: «Принимая во внимание, что возрастание активности американской авиации может стать в ближайшем будущем прелюдией к американскому десанту в Центральном Китае, все же общий настрой в китайской армии таков, что ее воины будут довольны, даже если удастся отвлечь всего