– Прямо головоломка какая-то… Во дела!

– Есть желание поломать голову над этой задачкой?

– Я попробую – но ничего не обещаю. Понимаешь, если вплотнуюзаняться этим делом, то мне понадобится уйма времени, но я же не могуразорваться, чтобы охранять тебя и расследовать это дело. Причем я не удивлюсь,если оно окажется мне не по зубам. Мне придется с тобой много беседовать, но тывряд ли захочешь посвятить меня в те вещи, которые мне наверняка потребуетсязнать…

– А ты и не напрягайся. Решай головоломку, пока я занятасвоими делами. Я же тебя ни к чему не обязываю и не жду результата. Я простодала тебе почву для размышлений. Кстати, сегодня я тебя отпускаю.

– Почему?

– Езжай, порезвись с ребятами. Эта ночь твоя. Считай, что вчесть окончания военных действий я дала тебе незапланированный выходной.

– А как же ты?

– А что – я? Я сейчас лягу отдыхать. Скверно себя чувствую…В доме дежурит охрана. Ты прекрасно знаешь, что в этот дом просто так невойдешь. Так что езжай, повеселись. У тебя есть девушка?

– Я женат.

– Надо же! Обычно люди твоей специальности не заводят семьи.

– Я женат уже пятнадцать лет.

– Сколько?!

– Пятнадцать лет.

– Господи Исусе! Я думала, что столько лет люди вместе неживут. Ну тогда понятно, что свою жену на банкет ты не поведешь. Она простоиспугается моих ребят.

– У меня есть с кем пойти, – засмеялся Жорик. – Возьмудевушку не из пугливых.

– Тогда желаю хорошо отдохнуть.

– Чупа, а как же тот, в подвале?

– А что ему будет? Пусть сидит. Я сказала домработнице,чтобы она отнесла еду кому-нибудь из охраны, а они передадут ее нашемукурортнику. Так что с голоду не помрет. Пусть пару дней посидит, а потом можнобудет и разговаривать.

– Нет, просто он такой здоровый! Я боюсь, как бы он батареюне оторвал…

– Не оторвет.

Попрощавшись с Жориком, я подошла к камину и растопила его.Затем налила себе порцию виски, размером в два пальца, растянулась на медвежьейшкуре и стала наслаждаться напитком богов. Сколько я выпила виски за свою жизнь– известно только мне. Если сложить все бутылочки, можно было бы спокойно открытьэлитный магазин. Шкура медведя всегда теплая и так прекрасно ласкает тело. Этушкуру притащил в свое время Фома. Когда-то резвый камчатский медведь носился сосвоими «коллегами» по тайге и думать не думал, что его постигнет стольпечальная участь. В моей спальне расстелена шкура рыси. Я никогда не быласторонницей Гринписа и не состояла в комитетах по спасению животных. Я такая –какая есть и не люблю лицемерить. Одной из моих самых больших слабостейявляются меха. Они вызывают во мне возбуждение, страсть, и я с удовольствиемнадеваю шубы прямо на нижнее белье. Фому всегда это шокировало. Но ему,убогому, не понять, что значит ощущать прикосновение хорошо выделанного меха кобнаженному телу. Моей самой большой слабостью всегда была белая норка – тольконе какая-нибудь крашеная подделка, а норка-альбинос. Когда я вижу этот мех, тотрепещу с такой дикой силой, что уже никто не может меня остановить.

Жалеть животных? Как я могу жалеть животных, если не умеюжалеть людей?

От выпитой порции виски у меня приятно закружилась голова,тело стало легким и невесомым. Я подошла к бару, налила вторую порцию и вновьрастянулась на шкуре медведя. Камин пылал так жарко, что мне пришлось встать,раздеться до трусиков и лечь обратно. Я перекатилась на спину и почувствовала,как затвердели мои соски.

Тело напряглось, как струна, на шее выступили маленькиекапельки пота.

Я закрыла глаза и вспомнила свой далекий Хабаровск. Оченьчасто бывают моменты, когда я начинаю жалеть себя. Кто виноват в том, что жизньповернулась именно так, а не иначе? Грязные приставания ненавистного мне отчимаоставили в душе настолько черный след, что даже по прошествии времени ни с тогони с сего всплывают в памяти.

Вот я лежу на своей даче, которая тянет почти на миллиондолларов, на медвежьей шкуре, которая тоже стоит немалых денег. За окнами стоитмой «шестисотый» «Мерседес», и только одному богу известно, какой ценой мне всеэто досталось. Деньги никогда не бывают чистыми. Они грязны только потому, чтоназываются деньгами. Они достаются нам потом и кровью, но когда мы приходим кбольшим деньгам, то стараемся забыть про все унижения, через которые пришлосьпройти, прежде чем в кармане завелась кругленькая сумма.

Вот сейчас я имею деньги и власть. Головорезы слушают каждоемое слово и исполняют все мои прихоти.

Коммерсы дрожат и заглядывают в рот. А ведь все могло бытьсовсем по-другому. Я всего достигла сама. Я сильная. Я такая сильная, чтоиногда даже сама себе удивляюсь. Моя жизнь просто не могла сложиться иначе. Яне отношусь к тому типу девушек, которые, встретив богатого дядю, любой ценойпытаются женить его на себе. Мне всегда приходилось доказывать своюнеординарность самой, выгрызать место под солнцем зубами. Наверное, это оттого,что я родилась в семье, где до меня никому не было дела. У меня не было любящеймамы, трясущейся за свое чадо больше всего на свете, не было доброго папы.

Моя семья считалась неблагополучной, и это клеймо стояло намоем лбу все школьные годы. Я никогда не любила школу и все, что с ней связано.Мне приходилось ходить на занятия в дырявых туфлях со скособоченными каблуками.Это были самые дешевые кооперативные туфли.

Однодневки – как их тогда называли. Только вся разницасостояла в том, что мои сверстницы если и покупали такие, то носили лишьнесколько недель, а я таскала их год.

Когда туфли начинали несносно жать, я стаптывала пятки. Апозже я обрезала задники, и получались шлепанцы.

При воспоминаниях о капроновых колготках меня вообще кидаетв дрожь. Они были зашиты до такой степени, что были похожи на большой клубокразноцветных ниток. Господи, о каких кавалерах могла идти речь! Меня никогда иникто не любил. Что ж, это помогло мне полюбить себя и увидеть в себе сильнуюличность. Я стала сама для себя доброй мамой и заботливым папой. В те годы,когда мои сверстники бегали по дискотекам и собирались в компании, я шла в«Интурист» и мыла полы в туалетах.

Банка хлорки и резиновые перчатки стали моими первымирабочими инструментами.