Миновал полдень, но пришлось обойтись без обеда. По той простой причине, что у партизан не оказалось запаса провизии. Эллису до странности трудно было смириться с крайне простой реальностью: если не было еды, никому не доставалось обеда. И тогда до него дошло, почему почти все партизаны так много курили: употребление табака заглушало голод.

Жара стояла даже в тени. Эллис сидел в дверном проеме хижины, стараясь подставиться под малейшее дуновение ветерка. Он мог видеть поля, реку с горбатым мостом из грубых камней, скрепленных самодельным цементом, кишлак с мечетью и нависавшую над ним высокую скалу. Большинство повстанцев находились на своих позициях, которые не только обеспечивали им укрытие, но и защищали от нещадно палившего солнца. Главные силы расположились в домах, стоявших как можно ближе к скале, где вертолетам было бы трудно точно их обстреливать, но неизбежно кому-то пришлось устроиться в более уязвимых местах на передовой, проходившей рядом с руслом реки. С фасада в мечеть, сложенную из того же почти неотесанного камня, вели три арки. В каждой из них сидел, поджав под себя ноги, партизан. Они показались Эллису в чем-то похожими на охранников в будках. Эллис прекрасно знал всех троих. Самую дальнюю от него арку занимал лично Мохаммед. Его брат Кахмир с реденькой бородкой в виде отличительной приметы сидел в средней, а ближайшая досталась Али Ганиму, уродливому и чуть горбатому мужчине, имевшему четырнадцать детей, которого ранили вместе с Эллисом на равнине возле русского моста. Они держали на коленях автоматы Калашникова, а в губах зажали сигареты. Эллис невольно задумался: все ли останутся в живых к завтрашнему утру?

Первое сочинение, написанное им в колледже, было посвящено теме ожидания битвы в произведениях Шекспира. В нем он противопоставил в резком контрасте друг с другом две речи перед сражениями. Вдохновляющие слова короля из «Генриха V»: «Еще раз атакуем брешь в стене, друзья мои. Всего лишь раз. И либо победим, либо завалим навсегда телами англичан, не ведавших о страхе». И циничный монолог Фальстафа о чести из «Генриха IV»: «Способна честь вернуть мне отнятую ногу? Нет, не способна. А руку? Тоже нет… Выходит, честь – хирург никчемный? …Кто честью наделен? Лишь тот, кто сгинул в среду». За эту писанину девятнадцатилетний Эллис получил высшую оценку, причем первую и последнюю, поскольку потом начал придерживаться твердого мнения, что Шекспир, как и весь курс английской литературы, «ничему не учит и не имеет никакого значения».

Из воспоминаний о былом его вывели внезапно донесшиеся крики. Он не понимал слов на дари, но и не нуждался в понимании. Сама по себе тревога в голосе означала, что дозорные на вершинах окрестных скал заметили в отдалении появление вертолетов, подали условный сигнал Юссуфу, который и доносил теперь новость до всех остальных зычными воплями. В прожаренном солнцем кишлаке на несколько секунд воцарилась суета, пока некоторые из повстанцев возвращались на покинутые посты, поглубже прятались в укрытия, в очередной раз проверяли оружие и закуривали по последней перед боем сигарете. Трое мужчин, сидевших в арках, мгновенно исчезли в тени внутреннего помещения. Теперь при взгляде с воздуха кишлак мог показаться опустевшим, каким и должен быть в самое жаркое время дня, когда люди предпочитают отдыхать.

Эллис вслушался и различил угрожающий рокот мощных двигателей вертолетов, вращавших винты. У него от нервного напряжения заурчало в желудке, словно он заполнился водой. Должно быть, точно такие же ощущения переживали северные вьетнамцы, подумал он, скрываясь среди влажных джунглей, когда мой боевой вертолет приближался к ним, прорвавшись сквозь грозовые тучи. Что посеешь, то и пожнешь. Эту поговорку пока никто не отменял, мой милый.

И он приготовился убрать штифты-предохранители с подрывного устройства.

Вертолеты уже шумели совсем близко, но он все еще не мог разглядеть ни одного. Интересно, сколько их? По грохоту моторов определить это не представлялось возможным. Затем краем глаза он заметил какое-то движение и повернулся. Один из партизан нырнул в реку и поплыл через нее в направлении хижины Эллиса. Когда человек вышел на берег, Эллис узнал в нем покрытого шрамами старика Шахазая Гуля, брата повивальной бабки. Его специальностью считались мины. Он пробежал мимо Эллиса и укрылся внутри домика.

Некоторое время в кишлаке не замечалось больше никаких признаков жизни, и не слышалось ничего, кроме шума вертолетных винтов, способных вселить ужас в сердце каждого. Элис подумал: боже, сколько же машин они отправили на расправу с нами? А потом из-за вершины скалы показался первый вертолет, летевший на высокой скорости, но по спирали начавший снижение к кишлаку. Затем он завис над мостом, как гигантская гудящая птица, замершая в нерешительности.

Это был «Ми-24», прозванный на Западе «Ланью» (русские окрестили его «Горбуном» из-за двух высоко выпиравших поверх пассажирского отсека громоздких турбовальных двигателей)[14]. Стрелок сидел низко в носовой части, а пилот располагался позади него и выше, словно пристроился на спине стрелка, как в детской игре в коня и всадника. Застекленные стенки пилотской рубки походили на многогранные глаза чудовищного насекомого. Шасси образовывали три колеса, а по бокам торчали короткие стабилизирующие крылышки, к которым вдобавок крепились пусковые установки для ракет.

Как, черт побери, кучка потрепанных туземцев могла бороться против подобных современных летательных аппаратов?

Следом очень быстро один за другим появились еще четыре вертолета. Они кругами облетели кишлак и прилегавшую к нему территорию, разведывая обстановку. Эллис догадывался, что они ищут позиции возможного противника. В данном случае – рутинная предосторожность, поскольку у русских не имелось никаких оснований предвидеть какой-либо отпор. По их мнению, атака должна была стать для афганцев абсолютно неожиданной.

Начали появляться вертолеты иной модификации, и Эллис распознал марку «Ми-8», известную как «Бедро». Крупнее, чем «Ми-24», но не такая устрашающая с виду, каждая такая машина могла взять на борт от двадцати до тридцати солдат, и служили они скорее транспортным средством, нежели боевой техникой. Первый из них завис ненадолго над кишлаком, а потом совершил внезапный маневр в сторону и приземлился посреди ячменного поля. За ним последовали еще пять точно таких же. Около ста пятидесяти человек, прикинул Эллис. По мере приземления «Ми-8» из них выпрыгивали солдаты и тут же залегали, прижавшись к земле, направив стволы в сторону кишлака, но не стреляя.

Чтобы завладеть кишлаком, им требовалось перебраться на другой берег реки, а с этой целью необходимо было сначала взять под контроль мост. Этого они пока не знали, но проявляли элементарную осторожность, хотя явно надеялись, что эффект неожиданности позволит им одержать легкую победу.

Эллиса теперь немного тревожил сам по себе вид кишлака – он выглядел даже более пустынным, чем нужно. К этому моменту, то есть через несколько минут после появления первых вертолетов, обычно показывалась небольшая группа местных жителей, пытавшихся спастись бегством. Он напрягал слух в ожидании первого выстрела. Страх уже пропал. Приходилось предельно концентрировать внимание на слишком многом, чтобы успевать чего-то бояться. Из глубины сознания пришла мысль: так бывает всегда, как только начинается бой.