– Тогда кто? – спросил Джек.

– Верховная ведьма.

– Разве это не одно и то же?

– Признаю, что не могу с уверенностью ответить на этот вопрос, – сказал Дэв. – Но все-таки мне так не кажется. Я думаю, у ведьмы есть свои причины искать встречи с Эмбер. Но это больше не имеет значения. Я передумал везти Эмбер в столицу вскоре после нашего знакомства. Я надеялся, что смогу убедить ее скрыться вместе со мной где-нибудь в мире смертных.

– Конечно, – Джек скрестил руки на груди, – чтобы всю оставшуюся жизнь она снабжала тебя своей кровью.

– Я не собираюсь причинять ей боль, – сказал Дэв. – Эмбер важна для меня. Я надеюсь, что когда-нибудь она сможет ответить мне взаимностью.

– Это чертовски маловероятно, – пробормотал Финни.

В этот момент где-то в доме раздались звуки скрипки. Сначала мелодия была тихой. Однако постепенно становилась все громче и тревожнее – пока не окрасилась в совершенно безумные тона. Капитан Грейдон побледнел.

– Он играет на скрипке, только когда с утра предстоит делать операцию.

Все четверо тяжело сглотнули.

– Доктор считает, будто это помогает ему сосредоточиться.

Финни достал свой блокнот.

– Не время расклеиваться, парни. Мы не будем вести себя как овцы, которых ведут на убой. Сможем сбежать или нет: я считаю, в первую очередь мы должны подготовиться к завтрашнему дню. Следует подыгрывать Фаррагуту. Очевидно, доктору нравится говорить о себе и своей работе. Мы можем узнать очень многое, если будем просто слушать. Чтобы спасти Делию, нам нужно выяснить принцип работы ее предохранителя.

– Согласен, – сказали Дэв и Грейдон в один голос.

– Джек? – Финни посмотрел на фонаря.

– Похоже, у нас нет другого выхода. Но есть еще кое-что, что вы должны знать о докторе.

– О чем ты говоришь? – спросил Грейдон.

– С его внутренним светом что-то не так. Финни тоже это заметил. Когда моя тыква осветила доктора, луч не выявил ничего: ни ауры, ни отражения души.

– Что это значит? – спросил Дэв.

– Это значит: либо он умеет блокировать свет фонарей, либо…

– Либо у доктора нет души, – закончил Финни.

Когда все уснули, Джек оставил свою тыкву охранять Финни и обернулся туманом. Он плыл по коридорам и лестницам, пока не оказался у комнаты девушек. Просочившись в щель под дверью, Джек принял человеческую форму и нашел спящую Эмбер.

– Эмбер, – мягко прошептал Джек. – Эмбер, ты в порядке?

– Ммм? – Девушка приоткрыла заспанные глаза и улыбнулась. – Джек.

Вдруг она резко села в кровати:

– Джек?

Ведьма вскочила на ноги и крепко его обняла.

– Я так рада, что ты здесь, – сказала она, прижавшись щекой к груди фонаря. – О, Джек, мне так жаль! Я должна была тебя послушать. Иной мир очень опасен! Мое любопытство оказалось сильнее всех разумных доводов…

Эмбер умолкла и отстранилась от него.

– Я думала, мне это по силам. Считала, что хорошо подготовилась. В итоге я лишь выставила себя глупой и взбалмошной девчонкой, которая не понимает своих действий. Я хотела бы объяснить тебе, почему мне так требовалось сюда попасть, но это невозможно. Чувство, что заставляло меня идти вперед, исчезло. Теперь остается только корить себя. Как подумаю о том, что я втянула в это еще и Финни…

Джек дотронулся пальцем до короткого завитка на ее виске.

– Вообще-то, это я втянул Финни во всё. И, честно говоря, мне кажется, что он не против.

Эмбер подняла на фонаря свои ясные глаза:

– Но тебе пришлось покинуть свой пост, чтобы отправиться за мной. Если бы не мое своеволие, ты бы сейчас находился дома: сидел бы у себя на мосту и дремал на солнце.

Джек мягко рассмеялся. От этого смеха у Эмбер потеплело на душе.

– Не знаю, поверишь ты или нет, но моя жизнь состоит не только из посиделок на мосту и сна.

– О, я знаю. Ты выполняешь очень важную работу.

– Я уже не так в этом уверен.

Его платиновые волосы сияли в темноте. Единственным источником света помимо шевелюры была маленькая газовая лампа. Эмбер очень захотелось прикоснуться к волосам Джека, почувствовать их мягкость на своей коже. Она облизнула губы и сказала:

– Часть твоей работы была действительно важной. По крайней мере, для меня.

– И какая же это часть?

– Ты приглядывал за мной всю мою жизнь. Даже когда я была еще маленькой. – Девушка отвернулась от него. – Когда я была совсем малышкой, то рисовала тебя с густыми бровями, крючковатым носом и угловатым лицом: мне казалось, ты должен быть достаточно устрашающим, чтобы отгонять мои ночные кошмары. Но постепенно рисунки изменились. Шли годы. Ты превращался во что-то совсем иное.

– В кого-то с тонкими бровями, круглым лицом и носом-картошкой? – поддразнил ее Джек. – Если так, то не могу даже представить, насколько ты была разочарована при виде настоящего меня.

Эмбер снова повернулась к юноше лицом.

– Когда я увидела тебя в зеркале в первый раз, я знала: это не просто игра моего воображения. Ты настоящий. И ты был гораздо красивее, чем я себе представляла даже в самых смелых мечтах. Все эти годы ты являлся моим другом – такой же важной частью моей жизни, как Финни. И все же с тобой дела обстояли иначе. Ты был секретом. И принадлежал только мне. Не можешь себе представить, насколько мне это было необходимо.

– Могу. Ты была одинока. Я видел эту боль в твоем сердце.

– А теперь? Видишь? – сказала Эмбер и подошла ближе. – Эта боль никуда не делась – хотя теперь и ощущается иначе. Я думала, что все изменится во время путешествия в Иной мир. Считала, что найду здесь себя. Но боль в сердце стала только острее. Чем больше я узнавала о значении ведьм, чем чаще обращалась к своим силам – тем отчетливее понимала: только одна вещь на свете сможет вдохнуть в меня новую жизнь.

– И что это, Эмбер? Что излечит твою тоску? – спросил Джек с полуулыбкой.

Девушка подняла голову и посмотрела в его серые глаза.

– Разве ты не видишь, Джек? Никто не знает меня так же хорошо, как ты. Моя душа открыта для тебя. Осталось только… заглянуть в нее.

Эмбер отступила назад, вытянула руки по швам, закрыла глаза и замерла на месте. Джек окинул взглядом фигуру с тонкой талией, сердцевидное лицо, алые губы и темно-каштановые кудри. Затем он всмотрелся глубже. Под белой ночной сорочкой, кожей, сквозь мышцы и кости горел внутренний свет девушки. Ее душа теплого золотистого цвета была хорошо ему известна. Фонарь отыскал ее сердце и впервые увидел вокруг него яркий контур.