Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ушла и традиционная водочная чарка.
Но, как бы то ни было, армия рабочих и крестьян сохранила многие традиции старой царской армии.
Общая культура Рабоче-крестьянской Красной армии долгие годы оставляла желать лучшего. Расхристанные, в шинелях нараспашку, в сдвинутых на затылок фуражках и грязных – в серую неряшливую гармошку – сапогах или в обмотках, жующие и плюющие семечки пьяные красноармейцы глядят наглыми глазами со старых фотографий, таращатся из кадров кинохроники.
Известный историк В.В. Похлебкин утверждал, что красные выиграли в Гражданской войне, так как водку не пили, им не разрешали комиссары, а пили чай. Идеология была превыше всего, а уж тем более превыше водки.
Но так ли это? Вот, к примеру, интересное свидетельство.
«За станцией, перед винными складами, день и ночь ревмя ревела, буйствовала пьяная многотысячная толпа. Солдаты, казаки и вольные недуром ломились в ворота, лезли через кирпичные стены. Во дворе упившиеся не падали – падать было некуда – стояли, подпирая друг друга, качаясь, как гурт скота. Некоторые умудрялись и все-таки падали; их затаптывали насмерть.
В самом помещении пьяные гудели и кишели, будто раки в корзине. Колебался свет стеариновых свечей, на стенах под сетками поблескивали термометры и фильтры. В бродильных чанах спирт-сырец отливал синеватым огнем. Черпали котелками, пригоршнями, картузами, сапогами, а иные, припав, пили, прямо как лошади на водопое. В спирту плавали упущенные шапки, варежки, окурки. На дне самого большого чана был отчетливо виден драгун лейб-гвардии Преображенского полка в шинели, в сапогах со шпорами и с вещевым мешком, перекинутым через голову.
У одного бака выломали медный кран, живительная влага хлынула на цементный пол.
Кругом блаженный смех, объятья, ругань, слезы…
Во дворе жаждущие ревели, подобно львам, с боем ломились в двери, в окна.
– Выходи, кто сыт… Сам нажрался, другому дай!
– Сидят, ровно в гостях.
– Допусти свинью до дерьма, обожрется…
В распахнутом окне третьего этажа стоял, раскачиваясь, старик в рваном полушубке и без шапки. В каждой руке он держал по бутылке – целовал их, прижимал к груди и вопил:
– Вот когда я тебя достал, желанная… Вот оно како с соком…
Старик упал на головы стоящих во дворе, сломал спинной хребеток, но бутылок из рук не выпустил до последнего издыхания.
Из подвального люка вылез хохочущий и мокрый, как мышь, весь в спирте солдат. Грязны у него были только уши да шея, а объеденная спиртом морда была сияюща и красна, будто кусок сырой говядины. Из карманов он вытаскивал бутылки, отшибал у них горлышки, раздавал бутылки направо-налево и визгливо, словно его резали, верещал:
– Пей… Пей… За всех пленных и нас, военных… Хватай на все хвосты, ломай на все корки… Ээ, солдат, солдат, солдатина…
Водку у него расхватали и, жалеючи, стали выталкивать со двора вон.
– Землячок, отойди куда в сторонку, просохни, затопчут…
– Я… Я не пьян.
– А ну, переплюнь через губу!
– Я… я, хе-хе-хе, не умею.
Вытолкали его из давки, и он пошел, выписывая ногами мыслете и подпевая с дребезгом:
Всю глубину материнской печали
Трудно пером описать.
Тут драка, там драка: куда летит оторванная штанина, куда – рукав, куда – красная сопля… Сгоряча – под дождем и снегом – шли в реку купаться, тонули. Многих на рельсах подавило. Пьяные, разогнав администрацию и служащих, захватили вокзал и держали его в своих руках трое суток.
Ночью над винными складами взлетел сверкающий серебристый столб пламени… В здании – взрывы, вопли пьяных, яростный и мятежный пляс раскованного огня.
Огромная толпа окружила лютое пожарище и ждала, все сгорит или нет. Один казак не вытерпел и ринулся вперед.
– Куда лезешь? – ухватили его за полы черкески. – Сгоришь…
– Богу я не нужен, а черту не поддамся… Пусти, не сгорю, не березовый! – Оставив в руках держателей черкеску, он кинулся в огонь. Только его и видели…»
Такие вот свидетельства оставили очевидцы.
Распад распропагандированной царской армии, из которой будет потом собираться армия красная, шел на всем протяжении упраздненной фронтовой линии – в Прибалтике, Белоруссии, Украине.
«И повалили полки за полками с турецкого фронта, – писал А.С. Серафимович в романе «Железный поток». – Повалила казацкая конница, шли плотно батальоны пластунов-кубанцев, шли иногородние пехотные полки, погромыхивала конная артиллерия – и все это непрерывающимся потоком к себе на Кубань, в родные станицы, со своим оружием, с припасами, с военным снаряжением, с обозами. А по дороге разбивали водочные заводы, склады, опивались, тонули, горели живьем в выпущенном море спирта, уцелевшие валили к себе в станицы и хутора…»
Зерна большевистских плодов просвещения упали на благодатную почву всеобщей растерянности. Тут же «налетели рабочие из городов, матросы с потопленных кораблей, и от них все вдруг стало ясно, отчетливо: помещики, буржуи, атаманы, царское разжигание ненависти между казаками и иногородними, между всеми народами Кавказа… Заварилась каша весела в марте восемнадцатого года; стали расхлебывать ее, до слез горячую…»
И вот тогда-то «пошли лететь головы с офицеров, и полезли они в мешки и в воду». А ведь еще в 1917-м, если и шел брат на брата, а сосед на соседа, то, как зачастую бывает в России, – под винными парами – и не с шашкой наголо или наганом, а порой – просто – с кулаками или дрекольем.
«Остервенело наваливаются казаки, близко, совсем близко мелькает их цепь, уже заняли окраину садов, мелькают из-за деревьев, из-за плетней, из-за кустов. Залегли шагов с десяток, между цепями. Стихло – берегут солдаты патроны: караулят друг друга. Крутят носами: чуют – несет из казачьей цепи густым сивушным перегаром. Завистливо тянут раздувшиеся ноздри:
– Нажрались, собаки… Эх, кабы достать!..
И вдруг не то возбужденно-радостный, не то по-звериному злобный голос из казачьей цепи:
– Бачь! Та це ж ты, Хвомка!! Ах ты, мать твою крый, боже!..
И сейчас же из-за дерева воззрился говяжьими глазами молодой гололицый казачишка, весь вылез, хоть стреляй в него.
А из солдатской цепи также весь вылез такой же гололицый Хвомка:
– Це ты, Ванька?! Ах ты, мать твою, байстрюк скаженний!..
…Давно ли мальчишками носились вместе верхами на хворостинках, ловили раков в сверкающей Кубани, без конца купались. Давно ли вместе спи-валы с дивчатами ридны украински писни, вместе шли на службу, вместе, окруженные рвущимися в дыму осколками, смертельно бились с турками.
А теперь?
А теперь казачишка закричал: