— Так… — кивнул Воронцов.

— И сейчас в стане наших противников аналогичная ситуация складывается. Им глубоко наплевать, какие силы в России власть захватывают и под какими знаменами выступают. Главное — что происходящее затрагивает жизненные интересы очень важных персон. И они тоже сбиваются в стаю…

— Это мне тоже понятно. Дальше.

— И несть, следовательно, ни эллина, ни иудея. Сложился момент, когда в западном мире, если широко это понятие рассматривать, образовался клан частных и государственных лиц, теряющих столько от наших экспериментов, что они готовы на все, чтобы свои интересы отстоять. И высшие круги британской аристократии туда входят, и банкиры швейцарские, и богатейшие промышленники. Транснациональные корпорации, по-нашему, — для чего-то пояснил Шульгин, как будто Воронцов сам не знал такого термина. — Еврейские магнаты, само собой, только не в национальном виде, а исключительно в финансово-политическом. Вот если французские Ротшильды рассчитывают свой навар поиметь от Донбасса или бакинской нефти, так они в делах «Системы» не участвуют, объективно могут даже нашими союзниками стать, а их швейцарские родственнички, что Ленина финансировали, а сейчас русское золото у себя складируют, так те, сам понимаешь…

— Ты мне политграмоту не читай, про межимпериалистические противоречия не хуже тебя знаю…

— Короче, на своих тайных сходках они решили, что Югороссии быть не должно, должна остаться Россия коммунистическая в качестве источника прежних доходов, а также и пугала для народов мира… Ради этого они пойдут на все.

— На войну тоже? — с неожиданной живостью спросил Воронцов.

— В крайнем варианте — безусловно… Пока же они лихорадочно пытаются выяснить, кто такие мы. Откуда взялись, кого представляем. Это их беспокоит и даже пугает. Тысячи агентов рыщут по шарику, собирают информацию. А нас всех, тебя, меня и прочих, приказано ликвидировать, поскольку считают нас «шестерками»-исполнителями… В дальнейшем намечается, — но это уже мои домыслы, английский майор к таким тайнам не допущен, — свержение Врангеля, может быть, даже и Троцкого, если он не оправдает…

Дмитрий кивнул удовлетворенно и полез в карман за сигаретами.

— Посему я решил, что это дело надо поломать. Наш «клиент», майор Роулинсон, наговорил достаточно в пределах своей компетенции. Я знаю, где в очередной раз соберутся представители названной «Системы». Это некий аналог существовавшего в наше время Бильдербергского клуба… Чтобы обсудить текущее положение дел и наметить следующий шаг. Считаю нужным…

— Ты сказал — представители? — перебил его Воронцов. — Но не хозяева? Тогда какой смысл?

— Хозяева вместе никогда не соберутся. Да это и не нужно. Полнотой информации всегда обладают фигары, а не альмавивы… Вообще, давай оставим философию на потом. Ты у нас минер и подрывник, рассчитай мне оптимальные параметры размещения и веса зарядов для предлагаемых обстоятельств…

Дмитрий пожал плечами:

— Запросто. Только снова спрошу: зачем?

— Выиграть время. И заодно поставить противника в абсолютно безальтернативную позицию. Чтобы у них не было иных степеней свободы, кроме тех, которые мы предусмотрели и к которым готовы…

Воронцов отодвинул стул и встал.

— Пойдем наверх…

Катер переправил их обратно на «Валгаллу».

— Пойдем ко мне. Перекусим, по паре рюмок выпьем, а то я здесь как настоятель женского монастыря существую. Скучно.

В служебной капитанской каюте, двухкомнатной секции, примыкающей к ходовой рубке, они сели вдвоем за довольно скромный, только с консервами и холодными закусками стол — Шульгин не хотел перегружаться перед намеченным праздничным ужином, а Воронцову вообще было все равно что есть. Дмитрий, будто забыв, о чем они с Шульгиным разговаривали на броненосце, стал рассказывать о своих нынешних заботах:

— Союзнички перед уходом из Севастополя в прошлом году взорвали машины на всех броненосцах, кроме «Алексеева» и «Победоносца». Отремонтировать их силами морзавода практически невозможно. В Николаеве и то на год работы с нынешними мощностями. Если не больше. Большевики в нашей реальности возились-возились, да так и бросили. В двадцать втором — двадцать четвертом году все пустили на слом. Там ведь надо палубы вскрывать, надстройки практически демонтировать, котлы и прочее заново изготовить, установить и снова весь верх собрать. А я вот придумал, как из положения выйти…

И соскучившийся по общению Воронцов начал увлеченно рисовать прямо на крахмальной салфетке толстым карандашом.

Положение и настроение капитана Шульгин понимал. Во-первых, он сейчас занимался любимым делом, а во-вторых, довольно долго уже был предоставлен самому себе.

Из всей компании Воронцов по-настоящему дружен был только с Левашовым, с которым проплавал на стотысячетонном балкере больше пяти лет, Дмитрий старпомом, а Олег инженером-электронщиком. А с прочими у него были пусть и приятельские, но подспудно напряженные отношения. Человек изощренно-остроумный, Воронцов почти всю сознательную жизнь был вынужден проводить в специфической среде военно-морского и торгового флота, где большая часть его достоинств почиталась недостатками, а более или менее прилично существовать он мог, только культивируя ему самому не слишком приятные черты своего характера. И все равно не смог подняться выше звания капитан-лейтенанта и командира маленького тральщика в ВМФ (хотя и награжденного двумя орденами за абстрактное мужество при разминировании заминированного нашими же минами Суэцкого канала), а потом застрял в утомительной должности старпома без реальных шансов стать капитаном.

По всему этому он, не подавая вида, что это всерьез, шутливо, но изощренно соперничал с Новиковым за лидерство в их маленькой колонии на планете Валгалла и совсем отошел от активных дел, получив под командование пароход того же названия.

Такой вариант устраивал всех, особенно когда Дмитрий, устранившись от большой политики, добился у Врангеля карт-бланша на восстановление превращенного в металлолом Черноморского флота. Не претендуя на военное руководство им. Просто как подрядчик-любитель вроде англичанина Кокса, для собственного удовольствия и за свой счет поднявшего со дна бухты Скапа-Флоу затопленный там германский «флот открытого моря».

Хотя, конечно, планы у Воронцова были куда более честолюбивые. Подобно Берестину, реализовавшему в двух войнах свои врожденные способности полководца, не менее волевого, но гораздо более здравомыслящего, чем Жуков, и Дмитрию хотелось проверить, основательны ли его претензии на имя флотоводца. Ведь с раннего детства Воронцова возмущали и заставляли страдать столь очевидные просчеты и ошибки людей, увенчанных адмиральскими погонами, но приведших Россию к позору Порт-Артура, Цусимы, Таллинской эвакуации и прочим эпизодам Отечественной войны, в результате которых первоклассная некогда морская держава превратилась в страну, имеющую самый дорогой и самый бессмысленный флот в мире.

Вот и сейчас Воронцов начал объяснять Шульгину собственные технические замыслы, не имеющие, как казалось Сашке, отношения к тому, о чем они только что говорили.