путёвки по блату. Мне и Зарине Аркадьевне. Я же рассказывал, что ей здесь очень нравилось?

— А вам не очень, — кивает Сашка.

— Не совсем. Мне, конечно, хотелось на море, но в те годы меня так выматывала концертная круговерть, что помолчать хотя бы недельку и походить по верхнему парку, где мало людей, или вообще по территории санатория, чтобы никто не трогал, уже было в радость. Вот только с Зариной Аркадьевной сложно помолчать. Она же меня тоже месяцами не видела, а тут попался, под боком буквально, никуда не денешься от неё. «Тра-та-та» с утра до вечера, словно все свои новости и темы для разговора, накопившиеся за год, пыталась со мной обсудить. А я же на концертах живьём работал в те годы, буквально до кровавых мозолей на связках.

Тон становится трагическим, как всегда, когда он садится на любимого конька. Сашка сочувственно кивает, хотя как медик абсолютно уверена, что натереть связки до крови в принципе невозможно.

— Она тараторит, я молчу или отвечаю односложно. Потом она обижается и тоже замолкает. А потом я нахожу повод и сваливаю на гастроли или в Москву на съёмки, оставляя её отдыхать за двоих, — заканчивает Туманов.

Сашка ковыряет носком мокасина землю под лавочкой. Мокасины у них одинаковые, тёмно-красные. Только у Сашки тридцать шестой, а у него сорок шестой. Родной сорок четвёртый, но так ему теперь удобнее.

— Всеволод Алексеевич…

— М-м-м?

— А я вас лишними разговорами не напрягаю?

Сашка вдруг резко вспоминает, как часто болтает с ним о всякой ерунде, начиная с поселковых новостей и заканчивая собственным фанатским прошлым. Как любит выспрашивать об эстраде и слушать его артистические байки.

— Что? — Всеволод Алексеевич оборачивается к ней, а потом сгребает в объятия. — Вот ты дурочка. Я же про восьмидесятые тебе рассказывал. Когда меня разрывали на куски со всех сторон: концерты, гастроли, выступления на радио, записи. И всё живым звуком. А теперь кому я нужен-то? Кроме тебя.

Сашка утыкается носом ему куда-то в шею.

— Неправда. Зарине Аркадьевне вы тоже нужны. И вон, конкурсу «Музыка Кавминвод». И Верхним Елям особенно.

Туманов смеётся, обнимая её покрепче.

— Господи, как не стыдно! Совсем уж совесть потеряли! Тут люди гуляют, между прочим, а вы…

Голос противный, прямо-таки учительский. Сашка осторожно выглядывает из своего укрытия. Напротив лавочки стоит тётка лет пятидесяти, в спортивном костюме и с палками для скандинавской ходьбы в руках.

— В таком возрасте, да с юной девкой. Хоть на людях бы постыдились!

— Женщина, я решительно не понимаю, почему должен стыдиться внучки. Мы не виделись три года! Встретились на курорте, девочка приехала проведать старика в санатории. Я безумно соскучился. Чего же мне стыдиться?

А тон серьёзный-серьёзный. И глаза честные-честные. Сашка чуть не давится от сдерживаемого смеха. Дедушка, блин. Мороз.

— Ой, простите, я не знала, — тётка смущается. — А вы… Вы же Туманов?

— Увы, нет, — вздыхает этот засранец и встаёт с лавочки, утягивая Сашку за собой. — Но нас постоянно путают. Один раз меня даже приглашали на шоу двойников в Москву, представляете? Но я не поехал. На пенсию разве накатаешься туда-сюда. Пойдём, Сашенька. А то опоздаем на вечерний кефир.

И уводит её с дорожки, судорожно кашляющую на весь парк.

— Ингалятор дать? — участливо интересуется он. — Не знал, что астма передаётся половым путём.

— Спасибо, дедушка, я обойдусь, — сипит Сашка. — Ну вы, блин, даёте…

Туманов невозмутимо пожимает плечами и шагает себе по дорожке. Сильно припадая на одну сторону. Сашка мигом серьёзнеет.

— Всеволод Алексеевич, что мы с вами творим-то. Вы же завтра не встанете.

— Встану, куда я денусь. Но ты права, надо бы сократить маршрут.

Он куда-то сворачивает один раз, другой, и они оказываются у парковки маленьких белых машинок — электромобилей.

— До колоннады? — уточняет Туманов.

— Сто рублей проезд. Наличкой!

Да что ж такое-то! Всеволод Алексеевич достаёт тысячную, кажется, последнюю купюру.

— Без сдачи и мы никого не ждём.

Сашка садится в электромобиль рядом с сокровищем. А что, так можно было? То есть они и сюда могли на машинке доехать?

— И трынделку выключи, — распоряжается Туманов, когда встроенный в машину магнитофон начинает рассказывать про Кисловодск. — Экскурсию я и сам провести могу.

Через каких-то десять минут они на Колоннаде, оттуда ещё буквально сотня метров, которые Туманову явно даются с трудом, и вот он, их гостеприимный отель.

«Колено скоро опять придётся серьёзно лечить», — с тоской думает Сашка, глядя, как он поднимается по лестнице.

— Я надеюсь, наш номер уже готов? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, интересуется Туманов.

Ему молча выдают ключи. Без улыбки, без объяснений, где будет проходить завтрак. Ключи обычные, с брелоком. Сашка тащится за ним по лестнице, мысленно проклиная «Музыку Кавминвод».

Ладно, номер приличный. Две комнаты, диван, большая кровать, удобный столик. Ванная комната с душевой кабиной и ванной, на любой вкус. Вещи тоже уже принесли, осталось их только быстренько раскидать.

Сашка начинает привычно суетиться, пока Всеволод Алексеевич идёт принимать душ. Так же привычно изучает меню рум-сервиса, заказывает еду и накрывает прямо в кровати. Похоже, у них уже складываются гастрольные традиции: сокровище в пушистом махровом халате и очках, тарелки с мясом и салатом, а вот чай она готовит сама, благо, чайник в номере имеется. Сашка в полной уверенности, что сегодня они уже никуда больше не пойдут, а Туманов мирно удрыхается под телевизор. Она слегка скорректировала ему инсулин, убедилась, что сахар в хорошем диапазоне, и удобно устроилась на своей половине, готовясь тоже задремать. Но Всеволод Алексеевич неожиданно замечает:

— А в восемь часов на площади начинается шоу фонтанов. Со светомузыкой. Тут недалеко.

Сашка смотрит на него как на сумасшедшего.

— Откуда такие сведения?

— Александра Николаевна, пять минут назад по телевизору говорили. Вы чем слушаете?

Сашка даже не обратила внимания, что он местный канал включил.

— Так пойдём, посмотрим? — продолжает он.

— Вы не находились за сегодня? — поражается Сашка. — Оно вам надо, ещё тащиться куда-то? Ну подумаешь, фонтан с подсветкой.

Он смотрит на неё укоризненно поверх очков.

— Вот так и приходит старость, Сашенька. Ничего не хочу, всё уже видел, полежать бы подольше. Завтра и послезавтра вечером я работаю. Потом мы уезжаем. Так и не увидим фонтан и ночной Кисловодск.

Сашке хочется сказать «да и хрен бы с ним», но становится стыдно, и она быстро поднимается с постели.

— Ну пойдёмте. Только завтра на колено не жалуйтесь. Оно имеет полное право на вас обидеться за такое обращение.

А ночной Кисловодск совсем неплох, по крайней мере, курортная его часть. Сашка рассматривает подсвеченные