но Сашке через дверь не слышно. Всеволод Алексеевич качает головой.

— Тут за углом гастроном. Пойдём, купим тот же самый нарзан в бутылочке.

Сашка сопит, но послушно идёт. В противоположную от парка сторону. Вот оно ему надо, лишние круги наворачивать. Нарзан из бутылки и дома можно было попить.

В гастрономе людно, даже слишком. У кассы толпится человек десять, и Сашка показывает Туманову на свободный столик:

— Посидите пока, я куплю. Только водичку?

— Я бы ещё пирожное съел. Миндальное.

Всеволод Алексеевич верен традиции. «Каждый год тридцать первого декабря мы с друзьями… ездим на «Музыку Кавминвод» и едим пирожное в этом гастрономе», угу. Сашка протискивается к стойке, достаёт карточку. И упирается взглядом в табличку «Только наличные деньги!!!». Именно так, с тремя восклицательными знаками. Пассивная агрессия в чистом виде, как будто на тебя уже наорали. И потом, центр города! Курортного! Гастроном! И не стоит кассовый терминал? А так вообще можно было?

Сашка возвращается к сокровищу, устроившемуся на стуле возле окна.

— Всеволод Алексеевич, дайте наличку. Тут карты не принимают.

— Я её печатаю, что ли, — Туманов лезет в карман, достаёт тысячную бумажку, мельче у него не водится, судя по всему. — Надо будет по дороге банкомат найти.

Сашка снова встаёт в очередь, чувствуя сильный дискомфорт. Все торопятся, пихаются. Заказывать надо у одной тётеньки, деньги отдавать второй, потом к первой возвращаться с чеком. Тётеньки как на подбор, толстые, недовольные и в чепчиках на причёсках-халах. Их сюда телепортом из Советского Союза доставили, что ли?

— Бутылку нарзана и миндальное пирожное, — заказывает Сашка и протягивает деньги.

Она ожидает получить бумажку с заказом и сдачу. Но тётенька раздражённо швыряет ей зелёную бутылку и деньги. Сашка машинально сгребает и то, и другое, а толпа уже выдавливает её из очереди. Сдачи должно быть восемьсот восемьдесят рублей, а ей дали девятьсот двадцать. А в зелёной бутылке не нарзан, а «Палпи» с гуавой, о чём свидетельствует этикетка. Растерянная Сашка идёт к Туманову.

— Вот…

Всеволод Алексеевич озадаченно смотрит на неё, потом на «Палпи». Достаёт из кармана очки, смотрит уже через них.

— Сильно нарзан изменился за год, что мы тут не были, Сашенька, — наконец изрекает он. — А пирожное где?

— Нету… И я туда больше не пойду.

— Господи…

Туманов решительно идёт в толпу. Ну вот зачем, его же сейчас узнают и на сувениры растерзают. Тут же сплошные бабульки, которые на его песнях выросли. Но он быстро возвращается с нарзаном и пирожными, двумя. Одно вручает Сашке.

— Нарзанчику? — он протягивает ей бутылку.

— Спасибо, я и «Палпи», попью. Как вам это удалось? Пообещали той мегере в чепчике автограф и билет на «Музыку Кавминвод» в первый ряд?

— Я тебя умоляю, Сашенька. Она меня даже не узнала. Она не смотрит на лица, для неё люди — просто конвейер денег и заказов. Пошли.

Они выходят на улицу и сворачивают в сторону парка. Сашка старается идти помедленней и наслаждаться окрестными видами, свежим воздухом, атмосферой курорта. Но не слишком получается. В окрестных видах она не наблюдает ни одного банкомата, свежего воздуха хватает и в Прибрежном, а атмосфера этого курорта для Сашки как-то не задалась с самого приезда.

На входе в парк сидит бабушка с семечками и орешками.

— Семечки и орешки: для людей и для белочек, — громко вещает она.

— Хорошее уточнение, — хмыкает Туманов и роется в карманах в поисках полученной мелочи. — Будьте добры, нам для белочек.

— А выбирайте, — беззубо улыбается бабушка. — Есть грецкие орехи, есть фундук, есть миндаль.

— Миндаль для белочек? Чтоб легко насобирать шкурки на шубу?

Чёрт. Сашка машинально съязвила. Туманов, привыкший к её юмору, привычно усмехнулся, выбирая пакетики с грецкими орехами. А бабуля, кажется, обиделась, губы поджала.

— Если дорого, берите семечки, да и всё. Развелось Петросянов.

— Да причём тут дорого! В миндале синильная кислота содержится. Теоретически, им и человек может отравиться, но человек просто столько не сожрёт. А белке достаточно одного орешка, и всё, у вас симпатичный рыжий трупик.

Сашка не на шутку заводится. Этот славный курорт уже основательно вытрепал ей нервы. На каждом углу какая-нибудь неприятность. А можно они не будут ни с кем общаться? Можно, она просто будет гулять с сокровищем подальше от людей?

— Пошли, — Туманов приобнимает её за плечи. — Искать белок и кормить правильными орешками.

— А не найдёте, — вдруг доносится им в спину голос той же бабки. — Белок в парке почти не осталось. Жука какого-то травили, деревья опрыскивали, белки все и передохли.

— Я ей сейчас врежу, — тихо сообщает Сашка.

— Бабушке? Сашенька, тебе не стыдно? — Туманов настойчиво тянет её за собой.

— Бабушка, блин. Она моложе вас.

— Моложе меня быть вообще дело не хитрое. Вот умудриться быть постарше — уже достижение. Пошли. Вон, смотри, люди белку кормят. Так что врёт всё эта бабка.

В паре метров от них народ обступил дерево, на стволе которого распласталась белка. Задними лапами держится за кору, передними хватает орехи с чьей-то щедрой ладони. Ну и как обычно: один человек кормит, десять на телефон снимают. А белке не жалко, она позирует.

Сашка останавливается, но Всеволод Алексеевич тянет её дальше.

— Мне кажется, эта белка уже занята. Пошли, другую найдём, свободную.

— Миссия «Найти белку», — усмехается Сашка.

— Именно, — спокойно кивает Туманов. — И туалет. Нарзан этот ваш…

* * *

Они забредают достаточно далеко в парк прежде, чем Сашка спохватывается: ещё ведь как-то обратно идти. Ей ничего, но Туманов заметно хромает, хотя вид имеет самый благодушный, улыбается, выискивает белочек, даже милостиво согласился «сфоткать» какую-то семейную пару на «Красных камнях». Семейная пара его не узнавала до последнего, только уже забирая телефон, мужик начал о чём-то догадываться, пристальнее взглянул на фотографа. Но фотограф, насвистывая, уже пошёл дальше. Сашка только хихикнула. В кепке, в спортивной куртке, без грима — обычный пожилой мужик. Его черты или интонации могут показаться знакомыми, но пока народ сообразит, он уже смоется.

— Дедушку Ленина могли бы и убрать, — ворчит Сашка. — Он что, герой Кисловодска?

— Когда-то он был герой всего вообще, — хмыкает Всеволод Алексеевич и спешит к освободившейся лавочке. — Посидим?

Уже пятая лавочка, на которой они сидят. Зря они поднялись так высоко. Но Сашка не слишком хорошо ориентируется, просто идёт за ним. А он откуда-то знает все повороты и тропки.

— Если ещё выше подняться, будет санаторий, прямо в конце парка, — отвечает на её невысказанный вопрос Туманов. — Я раньше часто туда ездил. Ну как «раньше», в конце восьмидесятых примерно. Мой старинный приятель там главврачом был, делал мне