мои должностные обязанности входит буднично отчитываться в том, что я только что влетел в другое полушарие. Я пытаюсь представить себе, как выглядел этот момент в старые времена, в эпоху океанских лайнеров, когда пересечение экватора, самой важной отметки на земной сфере, еще было значительным событием; как люди высыпали на палубу, поднимали бокалы.

Между тем на мониторах в нашей кабине экватор даже не отмечен. Когда надо узнать, пересекли мы его или нет, мы часто шутим, что кто-то должен пустить воду в раковине и посмотреть, в каком направлении она закручивается; более научный подход – заглянуть в бортовой компьютер и получить полный отчет о текущей широте и долготе. Десятые доли этих показателей постоянно изменяются – вместе с нашим положением в небе. Я наблюдаю за тем, как зеленые цифры, обозначающие широту, достигают нуля и затем словно попадают в зазеркалье: убавление северной широты переходит в прибавление южной. Затем я сообщаю диспетчеру: «Положение – экватор», – говорю я сквозь треск помех, нередких в этой части земного шара. «Вас понял, – отвечает диспетчер и добавляет: Хорошего полета. Доброй ночи».

Если минут десять смотреть в ночное небо из самолета – хоть из салона, хоть из кабины, – то есть все шансы увидеть падающую звезду. Мне порой встречается по дюжине за полет, притом что специально я их не высматриваю; они просто попадаются на глаза, я приглядываюсь, улыбаюсь и говорю себе: ну вот, еще одна. Я даже не обращаю на них внимание коллеги: все равно скоро полетит новая.

Когда наступает местная полночь, когда мы пересекаем середину дальней, темной стороны ночного кольца, направляясь на восток, навстречу рассвету, падающие звезды начинают встречаться намного чаще, поскольку небо над нами теперь обращено в направлении орбитального движения Земли вокруг Солнца и «захватывает» множество метеоров, что проносятся перед нами, как капли воды, которые ветер гонит по толстым оконным стеклам кабины. Я вижу столько падающих звезд, что мне уже трудно придумать новые желания, чтобы загадать, так что я решил ограничиться одним, которое, на мой взгляд, не пострадает от многократного астрального использования. Это скорее риторическое восклицание, чем пожелание, нечто вроде небесного «Приятного аппетита!» или «Будем здоровы!». Думаю, такое найдется у каждого пилота.

Как-то зимней ночью, еще до того, как я стал пилотом, я сидел у окна в левой части самолета, которым летел из Чикаго в Бостон. В обоих городах стояли морозы. По всему салону другие пассажиры – в основном люди из бизнеса, как и я, – тихонько работали на ноутбуках или листали финансовые газеты. Где-то на середине полета я выглянул в окно и заметил нечто доселе мною невиданное: это могло быть только северное сияние. Я уточнил у стюардессы, которая тоже смотрела на сияние из окна передней двери. Через несколько минут в салон вышел поразмять ноги один из пилотов. Он сказал мне, что его долгая карьера в авиации приближается к окончанию, и это ночное шоу – лучшее, что он видел так далеко к югу от Арктики.

Я вернулся на свое место и стал смотреть через заляпанный пластик иллюминатора. В то время компьютерные плееры часто сопровождали музыку яркой графической анимацией, так что я невольно подумал, что зрелище, открывшееся мне в окне, – точь-в-точь скринсейвер. Вскоре, однако, заснеженный пейзаж стал напоминать известный мне мир – не экран, а глубокую сцену, окруженную слоями плотных занавесей из мерцающего зелено-голубого цвета. Занавеси еле заметно колыхались и переливались оттенками. До той ночи мне случалось видеть фотографии северного сияния, но, как и в случае с фотографиями Земли с самолетов, на них не хватает движения, и это очень большой недостаток. Сияние медленно меняло форму, становилось то ярче, то тусклее – как молоко, льющееся в кружку с ледяным кофе, или краска, растворяющаяся в воде.

Вот как свет может двигаться в ночи – над всеми нашими дорожными пробками, большими стирками и «не забыть записаться к зубному». В зимней тьме северные сияния – это облака света, испускающие светящуюся дымку, похожую на уносимый ветром в сторону дождь. Этот природный феномен можно видеть даже на ночных перелетах летом, когда на полюсе никогда не наступает полной темноты – северные сияния отступают к югу, в более темные низкие широты; они пламенеют на небе, а затем тают в сумерках где-то над нами. Я понимаю супругов, которые съезжаются в отели на Аляске, чтобы зачать ребенка в лучах авроры, приносящих, по поверьям, удачу.

Однако той ночью, хотя пилот сделал объявление, а бортпроводники потушили свет, большинство пассажиров немедленно включили индивидуальное освещение и вернулись к своим газетам и ноутбукам с видом смертельно утомленных странников, у которых был тяжкий день – и вот-вот начнется другой такой же. Многие даже и не повернулись в сторону окон. Лишь несколько человек все-таки закрыли свои компьютеры и прижались к иллюминаторам, чтобы посмотреть, как солнечный ветер подхватывает заряженные частицы с верхушки нашей планеты. Вскоре самолет начал спускаться над лесами западной Новой Англии, а авроры померцали и погасли.

Знакомство с северным сиянием напомнило мне, как сильно я хотел стать пилотом. Вскоре после этого моего перелета в качестве пассажира меня приняли в летную школу. Я дождался результатов медобследования и сообщил об этом на работе, в консалтинговой компании. Думаю, никто из тех, кто летал со мной в командировку, не удивился. Одна из коллег сказала, что теперь ей стало понятно мое пристрастие к «авиационным» словечкам в профессиональных беседах: «Надо помнить о законах голубого неба[22]», «Во втором квартале придется работать в условиях сильного встречного ветра», «Посмотрим на проблему с высоты птичьего полета», «Там хорошая взлетная полоса» – так я описывал удобные условия, которые инвестиции дают новым компаниям. (Странно, что у бизнесменов не принято слово «Wilco» – военное и авиационное сокращение выражения «Will comply» – «будет сделано», которое часто можно услышать на авиационных радиочастотах: «Wilco – выполняю ваши инструкции».)

Другой коллега обнял меня и припомнил, что я всегда любил работать в маленькой застекленной террасе на самом верху нашего здания (предполагалось, что там мысль у сотрудников должна воспарять особенно хорошо) и что даже на долгих ночных перелетах я никак не мог уснуть.

Однако сейчас, когда я работаю пилотом уже много лет, оказалось, что полярное сияние таит в себе проблему, о которой я и не догадывался. Когда аврора и десяток падающих звезд за рейс становятся для тебя обычным делом, восприятие мира искажается. Иногда мне кажется, что я теряю интерес и к северному сиянию, и к бесчисленным метеорам,