«Сказание о преложении книг» летописец завершает сходным утверждением: «А словеньскый язык и рускый одно есть, от варяг бо прозвашася Русью, а первое беша словене». Казалось бы, место Сказанию и содержательно, и хронологически — рядом с легендой о призвании варяжских князей, тем более что и сюжетно эти повествования близки друг другу. Действительно, три восточноевропейских племени (чудь, словене, кривичи) призывают трех варяжских князей из-за моря; три славянских князя посылают к Михаилу в Грецию за учителями. Характерны сами формулы призвания: «Земля наша велика и обилна, а наряда в ней нѢтъ. Да поидѢте княжит и володѢти нами», — говорят послы варягам. «Земля наша крещена, и нѢсть у нас учителя […]. И послѢте ны учителя, иже ны могуть сказати книжная словеса и разумъ их». Но что-то заставляет летописца отделить сказание о призвании варягов от сказания о призвании учителей вопреки его собственной хронологии.

Летописец был историком — не просто фиксировал доступные ему события в хронологическом порядке, но анализировал их в соответствии с задачами, сформулированными им в начале ПВЛ: он должен был ответить на вопросы, «откуду есть пошла Русская земля» и «откуду Русская земля стала есть». Ответ на первый вопрос был дан при изложении легенды о призвании варягов: Русская земля стала прозываться от варяг, но заморские варяги, а стало быть, и русь, не были славянами. Откуда пошли славяне (слове-не) летописец знал из того же «Сказания о преложении книг»: в начальной космографической части ПВЛ содержится фрагмент «Сказания» о словенах, которые «по мнозѢхъ вряменѢх» сели на Дунае, где ныне (при летописце) земля Угорская и Болгарская. На Дунае поселились морава, чехи, хорваты (белые) сербы и хорутане: они попали под власть неких волохов. Другие словене пришли и осели на Висле, и прозвались «ляхове, а от тех ляхов прозвашася поляне, ляхове друзии лутичи, ини мазовшане, ини поморяне».

Далее следует рассказ о расселении славян в Восточной Европе, и их перечень начинается снова с полян, но уже днепровских, а не польских. За ними упомянуты древляне и прочие, расселявшиеся по рекам, среди которых — словене, прозвавшиеся «своим» — то есть дунайским — именем на озере Илмер (Ильмень). Им — единственным в этом списке — была дана городская топографическая примета: они основали Новгород. Далее с характерной географической последовательностью летописец возвращается на Днепр, но уже не на правый, а на левый берег, где живут северяне. «И тако разидеся словѢньский язык, тем же и грамота прозвася словѢньская» (ПВЛ: 8), — заключает летописец. Это заключение демонстрирует, однако, что рассказ о расселении восточноевропейских славян является вставкой русского летописца, ибо рассказ о словенской грамоте, волохах и дунайских словенах продолжается далее лишь под упомянутым 898 г. До того летописец повествует о пути из варяг в греки, по которому идет Андрей Первозванный, благословляющий еще незаселенные киевские горы и дивящийся парной бане словен на месте будущего Новгорода; говорит об основании Киева, цитирует хронику Георгия Амартола, не забывая упомянуть о походах болгар и угров на Дунай, но откладывая повествование о них до рассказа о князе Олеге[160]; завершает космографическое введение рассказом об обычаях народов и о хазарской дани с днепровских славян.

Далее следует датированная часть летописи с призванием варягов, походом руси на Царьград при Михаиле, наконец (под 882 г.), о походе Олега из Новгорода в Киев с малолетним Игорем и войском из варягов, чуди, словен и всех кривичей. Прежде чем занять город, Олег, прикидываясь купцом, останавливается на урочище Угорском. Захваченный полянский Киев становится столицей — «матерью городов русских». «И бѢша у него варязи и словѢни и прочи, прозвашася русью» (ср. выше — глава V.1. — о комментарии А. А. Шахматова), — комментирует события летописец.

Комментарий летописца симптоматичен: в войске Олега присутствуют призванные варяги и призывавшие их племена, но русью называются, прежде всего, варяги и словене — это готовит читателя к завершающему «Сказание о преложении книг» утверждению, что «словѢньскый языкъ и рускый одно есть».

Урочище Угорское также задействовано в рассказе о походе угров под 898 г. — как и прочие топографические приметы летописи, оно должно свидетельствовать о достоверности описываемых событий. Угры шли мимо Киева, останавливаясь на Угорском (см. рис 21, цв. вкл), прошли через Угорские горы — Карпаты и «почаша воевати живущая ту волохи и словени». Они «прогнаша волъхи, и наследиша землю ту». Ясно, что под волохами летопись — и предшествующая кирилло-мефодиевская традиция — подразумевает франков, утвердившихся на Дунае при Карле Великом (Шахматов 1940. С. 84; Петрухин 2000. С. 64 и сл.). Важнее последующий маршрут венгров, которые начали войну с греками, дойдя до Селуня — города Константина и Мефодия — в Македонии, а затем обратившись против моравы и чехов.

Этот этногеографический контекст и позволяет летописцу естественным образом возвратиться к «Сказанию о преложении книг». «Сказание» оказывается здесь не некоей хронологической вехой, а историческим комментарием к распространению славянской грамоты. «БѢ единъ языкъ словенескъ, — продолжает цитировать «Сказание» летописец: словѢни, иже сѢдяху по Дунаеви, их же прияша угри, и морава, и чеси, и ляхове, и поляне, яже нынт зовомая Русь» (курсив мой. — В. П.). Последние слова — ремарка летописца, ибо он отождествил польских (ляшских) полян «Сказания» с полянами киевскими, которых в его изложении уже подчинил Олег со своими «варягами, словенами и прочими, прозвавшимися русью» и которые в его эпоху зовутся Русью. Создав эту историческую конструкцию, летописец уже может утверждать: «Симъ бо первое были преложены книги моравѢ, яже прозвася грамота словѢньская, яже грамота есть в Руси и в болгарѢх дунайскихъ»[161].