не будет ли совсем неприлично попросить Йосефа помочь – что угодно, лишь бы увести его от Бат-Шевы.

Словно услышав наши безмолвные мольбы, Йосеф взглянул на часы.

– Мне пора.

– Опаздываешь к отцу? – она печально улыбнулась.

– Да. Он ждет меня.

– Было хорошо поговорить с тобой. У меня чувство, будто я знаю тебя давным-давно. Может, это потому, что ты похож на Бенджамина. Тебе это, наверное, уже говорили.

– Нет.

– У тебя тот же овал лица, та же улыбка, и сложен ты так же. Даже Аяла это заметила.

Он поднялся. Казалось, не встань он тогда, он бы не нашел в себе сил уйти. Он попрощался и двинулся прочь, то и дело оборачиваясь, пока Бат-Шева на качелях не скрылась из виду.

В синагоге раввин посматривал на часы и нервно оглядывался, ожидая, что сзади вот-вот подойдет Йосеф. На лице его поминутно сменялись тревога и раздражение. Он не находил ни единой причины, почему Йосеф мог опаздывать, – и уж точно не мог вообразить, что тот сидел и беседовал с Бат-Шевой.

Арлина Зальцман и Хелен Шайовиц убирали последние украшения после ханукального ужина; все эти месяцы никто не позаботился о том, чтобы их унести, и они пылились в дальнем углу парадного зала. В конце концов Арлина и Хелен решили взять дело в свои руки – все же они были сопредседательницами мероприятия. Унося груду пенопластовых волчков в золотых и серебряных блестках, они натолкнулись в фойе на раввина, поджидавшего Йосефа.

– Привет вам, рабби. Как поживаете? – поздоровалась Арлина.

– Вы не видели Йосефа? – спросил раввин, не утруждаясь обычными любезностями.

– Сегодня? – уточнила Хелен, потому что вообще-то она видела Йосефа накануне, он сидел один в святилище в полной темноте. И выглядел таким печальным, таким задумчивым. Но, пожалуй, лучше не говорить об этом раввину, на нем и так лица не было.

– Я думал, может, вы видели его, пока я сидел в кабинете, – ответил раввин.

– Сегодня я его не видела, – сказала Хелен, с трудом удерживая гору волчков. Все руки и платье у нее были в блестках, и, если волчок сейчас упадет на ее новые туфли, ей уже ни за что их не отмыть.

– И я не видела, – добавила Арлина. Если бы только она его встретила и могла сказать раввину, что он вот-вот явится. После всего, что она пережила с Иланой, Арлина близко к сердцу принимала чужую тревогу за детей. Она знала, что не бывает ничего страшнее.

– Простите, позвольте, я вам помогу, – опомнился раввин.

– Не волнуйтесь, рабби, мы прекрасно донесем это до машины. А вы встречайте сына, – сказала Арлина.

Раввин вернулся в кабинет и стал ждать дальше, и тут позвонила Ципора Ньюбергер с одним вопросом. Она ждала к ужину родителей и потому постаралась приготовить все пораньше днем. И случайно взяла не ту сковородку и приготовила грибы на сковороде для молочных продуктов. Она собиралась подать их к гамбургерам, поэтому ей нужно узнать: возможно ли это теперь? Когда Ципора объясняла, что никогда еще она так не ошибалась и ей ужасно стыдно, в дверь постучал Йосеф.

– Одну минуту, Ципора, – сказал раввин, кладя трубку на стол. – Войдите, – окликнул он, и по его голосу Ципора не поняла, знал он, что это Йосеф, или нет.

Йосеф осторожно отворил дверь, словно опасаясь, что из-за нее кто-то выпрыгнет.

– Привет, – тихо сказал он.

– Где ты был? – спросил раввин.

– Я был дома и потерял счет времени.

Раввин не подумал прикрыть трубку, поэтому Ципора слышала каждое слово.

– Прости, – сказал Йосеф голосом маленького ребенка, просящего прощения у разгневанного родителя.

– Иди повтори пока, что мы проходили вчера, – велел раввин, – я буду через несколько минут.

Раввин закончил разговор с Ципорой. Поскольку грибы были приготовлены на сковороде для молочных продуктов, она не могла подать их с гамбургерами. Но раз уж это была только сковорода, а не молочные продукты, можно съесть грибы сразу, а не ждать обычные шесть часов между мясным и молочным. Ципора повесила трубку, пытаясь придумать, что же ей теперь делать с этими грибами.

Йосеф отправился в бейт мидраш и, садясь за последний длинный стол, где они обычно занимались, помахал одинокому старику.

– Вы опоздали, молодой человек. Ваш отец очень беспокоился за вас, – сказал Майер Грин. Майер всегда был в синагоге, и хотя официально он там не работал, тем не менее всегда следил за всеми мелочами, которые требовали внимания: поменять лампочки, купить вина для кидуша, ровно сложить сидуры и Хумашим перед шабатом.

– Я ходил за покупками для матери, – сказал Йосеф.

Обычно Йосеф непременно беседовал о чем-нибудь с Майером, но на сей раз он отвел глаза и замолчал. Открыл Талмуд на случайной странице и сделал вид, что погрузился в чтение. Но его глаза блуждали, а на лице застыло то же страдальческое выражение, что во дворе у Бат-Шевы. Пожалуй, он выглядел несчастнее, чем когда-либо. Бат-Шева почти ничего и не сказала, но даже такой малости было довольно, чтобы выбить его из колеи.

– На чем мы остановились в прошлый раз? – спросил раввин, заходя в комнату.

Йосеф зашелестел страницами, ища нужный отрывок. Он начал читать, прекрасно справляясь с арамейским. Слова были похожи на иврит, но не настолько, чтобы мы хоть что-то понимали. Мы не изучали Талмуд – то был мир, предназначенный только для мужчин. Наши познания в этих священных текстах ограничивались обрывками, подслушанными в разговорах наших отцов, мужей, братьев и сыновей. И все равно это была наша связь с прошлым. Порой в наше время бывало трудно поверить, что Храм когда-то стоял, что Господь и правда являл себя людям, что раввинатские суды были высшей властью на земле Израиля. И что наши прославленные мудрецы сидели в вавилонских ешивах и рассуждали об устном законе, который передали им мужи из Великого Собрания, которые получили его от пророков, которые получили его старшин Израиля, которые получили его от Иисуса Навина, который получил его от Моисея, который получил его от Всевышнего на горе Синай.

Слушая, как Йосеф читает Талмуд, можно было представить, что эта цепочка никогда не прерывалась, что события, случавшиеся в истории, никогда не приводили к хаосу, к утрате традиции. Он точно переводил каждое слово, пояснял каждое мнение, каждое толкование. Его лицо разгладилось, мучительные перипетии прошедшего дня рассеялись; он снова был нашим прежним Йосефом. На лице раввина вновь играла гордая улыбка, и в такие минуты мы видели его любовь к сыну.

– Закончи перевод на этой странице, – сказал раввин.

Так они занимались несколько часов, без единого перерыва.